Ночью он лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок, по которому изредка проползала линия света от фар проезжавших снаружи машин. Мысли у него путались, вернее, никак не соприкасались друг с другом, существовали по отдельности, все как одна болезненно яркие: прачечная с жёлтыми стенами, полное лицо Энн Брокли, дрогнувший голос Мэган в телефонной трубке, взгляд мороженщицы, давшей ему монетку, холод ночного ветра на члене, сухость во рту, маленькие красные таблетки и картонные здания, тускло белевшие в полутьме... "Господи, что я делаю? Что я здесь делаю? Что теперь будет?" - подумал Джаред и закрыл глаза, чувствуя, как линия света сползает с потолка ему на лицо.
У него не было ответа на этот вопрос. У него не было вообще никаких ответов. Просто жизнь распалась надвое: то, что было до того вечера в клубе, и то, что после, и он пытался сейчас жить этой второй жизнью так, как будто не было первой. Он вспомнил, как засыпал кусочки размороженного мяса консервированным горошком, и прошептал:
- Что я делаю?
Он пролежал час или два, не меняя позы. Потом тихо встал и, стараясь не шлёпать босыми ногами, подкрался к двери в спальню и вошёл внутрь.
Картонные замки выделялись ярким пятном, так, что примостившаяся у дальней стены кровать совершенно терялась во тьме. Ступая как можно тише, Джаред подкрался к ней.
Дженсен спал, положив ладонь под щеку и вытянув руку поверх одеяла. Его профиль был едва различим в темноте.
Джаред сел на кровать и сидел так какое-то время. Потом протянул руку и легонько тронул лоб Дженсена самыми кончиками пальцев.
Дженсен тут же открыл глаза. Его взгляд остановился на Джареде. Он не двинулся с места и ничего не сказал. Просто смотрел на него тем внимательным, изучающим, чуть напряжённым взглядом, который делал его таким непохожим на всех, с кем Джаред встречался раньше.
Джаред наклонился и поцеловал его. У Дженсена оказался мягкий, сухой и тёплый рот. Губы не шевельнулись, когда Джаред накрыл их своими. Джаред чуть-чуть высунул кончик языка и нерешительно провёл им по нижней губе Дженсена, не очень уверенный, правильно ли поступает.
- Не на... - сказал Дженсен, но Джаред во внезапном порыве протолкнул свой язык ему в рот целиком, схватив его за лицо обеими руками и подтягивая ноги на кровать. Миг - и он оказался на Дженсене сверху, вжимаясь в него всем телом поверх одеяла, целуя его так поспешно, как будто отпущенное ему на поцелуй время измерялось по запущенному таймеру, и таймер тикал.
Он не заметил, когда Дженсен сомкнул руки у него на талии - он был слишком занят, вылизывая и зацеловывая Дженсену подбородок, челюсть и шею. Дженсен не прижимал его к себе, только обнимал за пояс, не отталкивая, но и не отвечая на ласку, просто принимая её так настороженно, как принимает кусочек сахару пугливая лошадь. Потом его руки чуть сжались, совсем немножко, прижимая Джареда самую чуточку теснее. И Джаред почувствовал это даже сквозь шквал собственного возбуждения, накативший на него так внезапно, что он сам был ошеломлён этим шквалом не меньше, чем Дженсен. Джаред сдёрнул с Дженсена мешавшее им одеяло и вжался Дженсену в пах своим горячим, твёрдым членом, обжигающим даже сквозь ткань трусов. Дженсен тоже был в трусах, и Джаред горячо потёрся об него пахом, застонав, когда Дженсен инстинктивно подбросил бёдра в ответ.
Джаред снова поцеловал его, не так глубоко, как в первый раз, и ещё более торопливо, а потом заёрзал, спускаясь вниз по его телу, пока не упёрся пятками в спинку кровати. Его пальцы на рёбрах Дженсена слабо дрожали, он цеплялся ими за Дженсеновы бока так, будто пытался удержать равновесие. Когда он рванул трусы на Дженсене вниз, тот издал короткий стон, в котором удивления и замешательства было больше, чем вожделения. Однако он приподнял бёдра, помогая Джареду, и через секунду трусы полетели во мрак. Джаред рывком развёл Дженсену ноги и одним движением заглотил его член, жарко ударившийся головкой ему в горло. Джаред издал голодный стон и принялся сосать, перекатывая яйца Дженсена в ладони, сжимая, потом отпуская и сжимая опять. Он знал, что это здорово, не столько из-за реакции Дженсена, сколько из-за неистовой силы собственного возбуждения. Когда так сильно хочется, просто не может не быть хорошо. Он убрал руку с мошонки Дженсена и, не выпуская его член изо рта и продолжая с силой ласкать его губами, языком и всем своим влажным горячим ртом, обвил ладонью собственный член и принялся дрочить изо всех сил. Дженсен стонал под ним, выгибая спину и едва касаясь пальцами его вздрагивающего плеча. Джаред кончил первым, его губы разомкнулись, инстинктивно хватая воздух, и в ту же секунду их оросила сперма Дженсена, заливая Джареду подбородок.
Он вытерся ладонью и, задыхаясь, подполз к Дженсену ближе, целуя по дороге его живот и грудь. Потом прильнул к нему, вытянувшись вдоль его горячего, вздрагивающего бока, и ткнулся носом ему в плечо, обжигая кожу Дженсена своим неровным дыханием.
- Ладно, - сказал Дженсен во мрак. - Две недели.
Джаред и сам не понял, когда именно они стали парой. Вернее, он даже не знал, пара они, в сущности, или нет. Две недели прошли как во сне, потом наступила третья, а Дженсен так и не велел ему уходить. Он вообще мало разговаривал с Джаредом, и Джаред, пожив с ним это недолгое время, уже начинал понимать, что имела в виду Энн Брокли, называя Дженсенса "чуточку нелюдимым". Он как будто жил в каком-то собственном мире, где ему было хорошо и спокойно, и не любил, когда кто-то вмешивался в этот мир извне. Что это за мир, Джаред пока не знал, а Дженсен явно не собирался его посвящать в тонкости своей внутренней жизни. Он по-прежнему не позволял Джареду рассматривать его макеты. Так что Джаред делал это, когда Дженсена не было дома, и когда он сам не таскался по городу в поисках хоть какой-то работы.
Это была идея Дженсена, про работу. Любой другой на его месте стал бы уговаривать Джареда, чтобы тот нашёл способ вернуться в колледж - одолжил денег, нанял адвоката, поискал хоть какой-то поддержки. Ведь среди друзей его отца были влиятельные люди, и хоть кто-то из них должен был оказаться достаточно порядочным, чтобы возмутиться тому беспределу, что сотворила вдова Роберта Падалеки с его единственным сыном. Это всё были разумные, рациональные, взрослые подходы к делу - а Дженсен ведь был взрослым, ну уж точно более взрослым, чем Джаред. Джаред на самом-то деле ни черта о жизни не знал - его двадцать лет прошли в холодном, но комфортабельном мире, где он получал всё, что хотел, а того, чего ему не доставало, компенсировал оргиями в ночных клубах и травкой, дававшей ему весь, или почти весь, спектр эмоциональных переживаний, которые нормальному человеку обеспечивает семья. Нет, Джаред ни черта не знал о настоящей жизни. Но в какой-то момент ему начало казаться, что Дженсен о ней знает ещё меньше.
- Найди работу, - вот и всё, что Дженсен ему сказал, когда Джаред в очередной раз начал жаловаться ему на свою несчастную долю. И это был большой прогресс, потому что раньше Дженсен вообще ничего на это не говорил. Он просто слушал, внимательно, но спокойно, не проявляя ни сочувствия, ни гнева. Джаред счёл бы его бездушным сухарём, если бы только этот бездушный сухарь не спас его от насильника и не отвёз к себе домой. Как-то это нехарактерно было для бездушного сухаря, Джаред так считал.
В ответ на конструктивное предложение Дженсена Джаред моргнул. Это был один из его привычных способов реагировать на что-то, что не вязалось с его картиной мира.
- М-м, - сказал он, и мысли об адвокате, судебном разбирательстве и высшей справедливости разом улетучились из его головы. - А ты... ты мне не поможешь?
- Нет. Ищи сам, - сказал Дженсен и, встав из-за стола, принялся мыть посуду. Ему очень нравилось мыть посуду - так же, как Джареду нравилось готовить - и он никогда не позволял Джареду это сделать. На самом деле удивительно было то, как быстро и молчаливо они разделили на двоих свой быт: Джаред готовил, следил за стиркой и чистотой (последнее заключалось в своевременном вызове приходящей горничной), а Дженсен покупал продукты, мыл посуду и приносил почту. И когда она садились вечером ужинать, и Джаред начинал тараторить, а Дженсен - разглядывать его в ответ, это казалось настолько привычным и правильным, словно они провели так всю жизнь, и никому из них не хотелось что-то в этом менять.
Что было для Джареда вдвойне, втройне поразительно, ведь он никогда раньше не жил ни с одним парнем и в страшном сне не мог вообразить, что станет. Ланс не считается, потому что они не жили вместе, а только вместе спали.
Секс у Джареда с Дженсеном тоже был, но какой-то странный. После той первой ночи Дженсен больше не поднимал вопрос о диване, и Джаред с тех пор спал с ним рядом в его постели. У Дженсена было только одно требование: чтобы Джаред не трогал его макеты, и, желательно, вообще на них не смотрел. И это было нетрудно сделать, потому что, хотя макеты эти и были изумительно хороши, и но Дженсен был ещё лучше. Его можно было разглядывать до бесконечности, как барельефы Конарка. Чем дольше Джаред был с ним, тем красивее Дженсен ему казался. Он мог подолгу лежать часами, подперев голову рукой, и разглядывать лицо Дженсена - неподвижное, с безмятежно опущенными ресницами и ровными, мягкими линиями скул, подбородка и рта. Дженсен был не из тех, в кого влюбляешься с первого взгляда - встретив его случайно на улице, Джаред, может, обернулся бы на него, но потом сразу забыл бы. Но находясь с ним рядом, он чувствовал, как его день за днём, час за часом всё сильнее затягивает в какую-то глубокую, вязкую воронку. из которой он не мог, да и не хотел выбраться. Смотреть на Дженсена, быть рядом с Дженсеном, заниматься любовью с Дженсеном - было словно пить солёную воду: это не утоляло жажду, но делало её ещё сильнее. Дженсен впитывал его в себя: своим молчанием, своей отгороженностью, своим принятием. Джареду казалось, что в нём есть какая-то тайна, и она интриговала его до такой степени, что он почти забывал собственные неурядицы - они казались такими неважными и незначительными рядом с Дженсеном.
Так вот секс как раз и был одной из таких загадок. Первое время Дженсен упорно не подпускал Джареда к себе. В том смысле, что он определённо торчал от минета, от петтинга и всяких невинных ласк, но стоило Джареду подобраться к его заднице, и Дженсен превращался в каменный столб. Он не отталкивал Джареда, но его взгляд стекленел и становился непроницаемым, как сланец. Давай, говорил это взгляд, валяй, делай что хочешь, меня здесь нет. Джареду стало страшно, когда он увидел этот взгляд впервые, и, движимый всё той же интуицией и неописуемым словами инстинктом, которые привели его в спальню Дженсена в первую ночь, он тут же оставил зад Дженсена в покое и сосредоточился на его члене, который был куда более отзывчив к его губам и рукам. Дженсен оттаял, и после этого Джаред не решался возобновлять попытки. Они тёрлись друг о друга, целовались, отсасывали друг другу (мягкий рот Дженсена был неумелым, но очень старательным, и эта старательность искупала недостаток опыта). Джаред подумал было, что Дженсен просто не хочет давать ему в зад, но вряд ли станет протестовать, если Джаред даст в зад ему. Он выбрал момент, когда они оба были возбуждены так, что каждый вздох вырывался из груди с яростным хрипом, и попытался пристроиться Дженсену на член. Реакция его ошеломила: Дженсен оттолкнул его с такой силой, что Джаред повалился навзничь и ударился затылком о край кровати, так, что у него потемнело в глазах. Дженсен тут же сел и привлёк его к себе, ощупал его затылок дрожащими руками, и Джаред поморщился, чувствуя, как под пальцами Дженсена вздувается шишка. Он немножко сердился, но Дженсен выглядел таким испуганным и трогал его так трепетно, проверяя, не ушибся ли он где ещё, что Джаред невольно фыркнул, давя смех, и зарылся лицом ему в шею. Ладно. Может быть, парень просто ярый противник анального секса. Это бывает, особенно с новичками. Джаред находил забавным, что этот взрослый парень так мало знает о том, на чём Джаред в свои неполные двадцать собаку съел. Впрочем, ему почему-то казалось неуместным этим гордиться.
Другой загадкой в Дженсене был род его занятий. Он где-то работал, потому что у него всегда водились хоть и небольшие, но деньги, и каждое утро, иногда даже по воскресеньям, вставал в семь, принимал душ, брился, завтракал и уходил, неся в руке спортивную сумку, к которой Джареду также запрещалось прикасаться. По тому, как легко Дженсен её поднимал, Джаред заключил, что там какие-то инструменты или одежда. И почему-то Дженсену очень не хотелось, чтобы Джаред их видел.
- Где ты работаешь? - приставал к нему Джаред.
- Это секрет, - невозмутимо отвечал тот.
- На правительство, что ли?
- Не лезь не в своё дело, - сухо говорил Дженсен на это, и Джаред, насупившись, умолкал. Правда, долго дуться он не мог. Какая, в конце концов, разница, где работает Дженсен? Он возвращался домой всегда ровно в восемь, изредка уходил в ночную смену - Джаред начинал подозревать, что он работает в больнице, или, может быть, клерком в какой-то конторе, и ночами дописывает какие-то срочные отчёты. Было очень легко представить себе Дженсена, сгорбившегося за компьютером и часами стучащего по клавиатуре с одним и тем же непроницаемым выражением на лице. Такие, как он, созданы быть офисным планктоном, и, в отличие от большинства людей, не чувствуют себя на такой работе несчастными. Впрочем, дома у Дженсена компьютера не было - только старенький видеоплэйр (Джаред таких даже в глаза не видел, и в жизни не держал в руках видеокассету), на котором Дженсен просматривал фильмы из своей фильмотеки. Кассеты из видеопроката он никогда не брал - у него был устоявшийся список любимых фильмов, которые он пересматривал раз за разом. А поскольку это всё были кассеты, то от многоразового просмотра они совсем затёрлись, изображение иногда подёргивалось, потрескивало и шло косыми линиями, и это было так странно в век цифровых технологий и прочей херни, создающей в жизни иллюзию неизнашиваемости. Иногда вечером Дженсен с Джаредом садились в гостиной на диван и смотрели "Криминальное чтиво", или "Трамвай Желание", или "Амадея", или "Ребёнка Розмари". Джаред спросил, когда у Дженсена день рождения - он подумал, что надо будет купить ему нормальный DVD-плэйр и коллекцию его любимых фильмов в формате blu-ray. Он не сразу сообразил, что такой подарок потребует денег, которых у Джареда нет. У него вообще больше не было ничего - ничего, кроме Дженсена.
Работу он в конце концов стал искать, больше потому, что ему было скучно торчать дома целый день одному. По клубам он, к своему удивлению, совсем не тосковал - даже странно, как легко он смог отказаться от того, что раньше было неотъемлемой частью его жизни. Что ж, значит, не настолько уж его была та жизнь. Он стал прочитывать газеты, сайты и объявления о работе, но везде требовался опыт, или образование, или достижения, которых у него не было. А может, он просто плохо искал. Дженсен не расспрашивал его, как идут поиски: похоже, ему было всё равно, работает Джаред или нет, живёт с ним или не с ним - всякий раз, когда Джаред начинал ныть и вздыхать, как несправедлива жизнь, на лице Дженсена появлялось выражение "только-не-впутывай-в-это-меня". Джареда не раз подмывало спросить, зачем Дженсен привёз его к себе домой в ту ночь, почему не сдал, ну, хотя бы в больницу, где ему залепили бы пластырем царапину на горле и, дав отоспаться, выставили бы вон. На что Джаред сдался ему тогда, в ту ночь, если теперь Дженсен его просто терпит с собой рядом, не прогоняя, но и не пытаясь никак удержать. И это тоже было загадкой - одной из множества загадок, складывавшихся в головоломку под названием Дженсен Эклз.
Однажды Дженсен не вернулся после работы в восемь, как обычно. Заканчивался первый месяц пребывания Джареда в его доме, и Джаред думал, стоит ли им отпраздновать эту первую "годовщину", или это будет чересчур глупо. Что-то подсказывало ему (наверное, это было то же самое "что-то", которое толкнуло его тогда в спальню), что у Дженсена это тоже рекорд длительности отношений. Но говорить об этом вслух, наверное, не стоило - ну, просто потому что.
И всё-таки это что-то значило, по крайней мере, для Джареда - он понял это в тот вечер, когда Дженсен не пришёл домой вовремя. Ужин остывал на плите, и Джаред завернул жаровню пледом (он видел, что так делали в одном из фильмов, который они с Дженсеном недавно смотрели), но вот уже и под пледом всё остыло, а Дженсена по-прежнему не было. Джаред нервно мерил шагами гостиную, поглядывая на часы - он сам не мог взять в толк, почему волнуется, ведь, в конце концов, шлялся же Дженсен возле ночного клуба в два часа ночи, когда подобрал его - значит, не такой уж он паинька, каким выглядит... Джаред мысленно ругал себя за то, что не спросил у него номер мобильного - но сам он мобильником новым так и не обзавёлся, а бегать звонить из автомата по-прежнему было слишком непривычно. Стрелки будильника сошлись вместе, знаменуя полночь - и, как будто в какой-то дурацкой сказке или как в одном из любимых Дженсеновых фильмов, в этот же миг дверь открылась и Дженсен возник на пороге.
Джаред с первого же взгляда на него понял, что что-то не так. Дженсен был бледней, чем обычно, и в привычной неподвижности его лица было что-то каменное - вроде того, что в нём появилось в тот единственный раз, когда Джаред попытался приласкать его анус. Джаред испуганно посмотрел на него, остановившись посреди комнаты.
- Где ты... - начал он - и осёкся, задохнувшись, когда Дженсен медленно ступил с порога в комнату, на свет, и Джаред увидел, что его руки покрыты кровью.
Ошеломление длилось секунду, не больше. Ни слова не говоря, Джаред кинулся к Дженсену и, рывком разведя его руки в стороны, распахнул его плащ. Вот отчего эта ужасная бледность, этот потухший взгляд - он истекает кровью, чёрт, надо сделать что-то, сделать сейчас же! Джаред торопливо расстегнул Дженсену плащ (тот не сопротивлялся, просто стоял неподвижно, безучастно наблюдая за его действиями) и со свистом выпустил воздух сквозь зубы: весь перёд рубашки Дженсена был в крови.
- В ванную, - приказал Джаред и, уцепившись за Дженсена, потащил его за собой. Тот пошёл, двигаясь покорно, но вяло, словно во сне. Наверное, вот так же он сам тащил Джареда в ванную в ту первую ночь. Джаред стащил с него плащ и осторожно, боясь задеть рану, расстегнул рубашку. Ткань отяжелела и пристала к коже Дженсена где-то на уровне рёбер: крови было так много, что ничего нельзя было разобрать.
- Порядок, - дрожащим от напряжения голосом сказал Джаред, снимая с Дженсена рубашку, а потом поспешно поворачивая кран в душевой. - Иди-ка сюда, надо посмотреть, что тут у тебя...
Ярко-розовая вода побежала вниз, стекая в водосток. Джаред шарил трясущимися руками по телу Дженсена, пытаясь нащупать рану. Дженсен молча смотрел на него, а потом положил окровавленную ладонь ему на темя усталым, медленным движением.
Прошло ещё минуты две, прежде чем большая часть крови стекла и Джаред понял, что Дженсен не ранен. Что это не его кровь.
Джаред какое-то время смотрел на живот Дженсена, гладкий, невредимый, хотя ещё и покрытый красоватыми потёками. Потом отступил, споткнувшись о бортик душевой кабины. Штаны и футболка у Джареда вымокли спереди и мёрзло, противно липли к коже.
- Что за... - прошептал Джаред. - Что... Дженсен? Что случилось? Ты кого-то... ты что...
Договорить он не смог. Дженсен ступил из кабинки на кафельный пол, и Джаред попятился, глядя на него во все глаза. Мягко, очень мягко и осторожно, сложно каждое движение причиняло ему боль, Дженсен взял Джареда за плечо и вывел из ванной. Джаред был так ошарашен, что подчинился, и очнулся только тогда, когда дверь закрылась за ним с тихим щелчком.
Джаред сделал несколько шагов от двери и сел на диван, очень кстати оказавшийся рядом.
Что это было? Господи... Что произошло? Он ехал вместе с кем-то и попал в аварию? Но почему тогда крови нет на плаще - Дженсен как будто снял плащ, прежде чем... прежде чем что-то случилось, а потом снова надел, чтобы скрыть пятна крови. Но почему тогда он не позаботился о крови на своих руках? Как будто просто её не заметил... или... может быть, у него шок? Господи, да у него ведь совершенно точно шок! Он и прежде не отличался бурным изъявлением эмоцией, но сейчас двигался точно пьяный, хотя алкоголем от него не пахло. Боже, надо же сделать что-то... позвонить в полицию... или хотя бы поговорить с Дженсеном, добиться, что произошло, пусть он как-то это объяснит, как-нибудь, как угодно...
А что, если он киллер? Или наркодилер? Или сутенёр, устроивший среди ночи разборку с клиентом одной из своих шлюх? А, Джаред? Об этом ты не думал прежде, верно? Тебе было любопытно, куда он уходит и откуда приходит каждый день, но не более того. Тебе всё равно на самом деле было, кто он такой, пока он даёт тебе крышу над головой и занимается с тобой неуклюжим, но нежным и страстным сексом под покровом ночи. Джаред вдруг подумал про макеты, занимавшие большую часть спальни Дженсена - большую часть его жизни, возможно, - и, сам не зная почему, содрогнулся с головы до пят. Он же ничего, совсем ничего не знает о Дженсене. И только думает, будто хочет знать. А хочет ли, на самом-то деле?
Джаред сидел на диване, дрожа, вскидываясь от каждого звука. Часть его хотела кинуться в ванную, вышибить дверь, вытрясти из Дженсена хоть немного правды, хоть немного живого чувства. Другая его часть вопила, чтобы он немедленно, сию же минуту убирался отсюда куда глаза глядят, всё равно куда, лишь бы подальше. Он сидел на диване, разрываемый этими двумя порывами, и в результате не делал ничего: просто сидел, кидая время от времени безумный взгляд то на входную дверь, то на дверь в ванную, из-за которой не доносилось ни звука.
Он не знал, сколько времени прошло. В конце концов дверь в ванную открылась, и Дженсен вышел из неё - чистый, но такой же бледный, каким он появился на пороге. Он прошёл мимо дивана, на котором сидел Джаред, как будто совершенно его не заметив, вошёл в спальню и закрыл за собой дверь. Джаред сидел и слушал, как он что-то делает там - из спальни доносился негромкий стук, как будто открывали и закрывали ящик, движение, шуршание бумаги. Под дверью зажглась полоска света. Джаред сидел на диване и смотрел на неё, до тех пор, пока у него не стали слипаться глаза. В конце концов он уснул, уронив голову на спинку дивана, и глаза его под опущенными веками всё так же резала эта полоска жёлтого света.
Когда он проснулся утром, дверь в спальню была приоткрыта. В квартире было тихо и светло. Дженсена нигде не оказалось. Джаред с трудом продрал глаза и поплёлся в душ, вздрогнув, когда его ладонь коснулась смесителя и он вспомнил, как вчера окровавленный Дженсен стоял под струями воды, глядя на Джареда внимательным тихим взглядом. Может, ему всё это просто приснилось? На секунду его окатило облегчением от этой мысли, но потом он увидел рукав рубашки, торчащий из корзины для грязного белья. На рукаве были засохшие красные пятна.
Определённо, эту рубашку Джаред в прачечную не понесёт. Ни за что.
Душ немного освежил его гудящую голову. Так. Теперь, наверное, надо что-то сделать. Вот только что? Допустим, Дженсен действительно убил кого-то... или ранил - не обязательно же убил, так? Но, может быть, всё это не так ужасно, как навоображал себе Джаред. Может, он просто делал свою работу - и вот так вот оно обернулось. Может, Дженсену никогда прежде не приходилось причинять кому-то вред - потому он и впал вчера в такой ступор. Или он оказался свидетелем чужого преступления, и кто-то умер у него на руках. Почему бы и нет? Зачем сразу думать про всякие ужасы? Наверняка всему этому есть логичное объяснение. Просто вчера Дженсен был слишком ошеломлён случившимся, чтобы объяснять что-то такому же ошалевшему Джареду. В конце концов, он же спас Джареда, так? И самое меньшее, что Джаред ему теперь за это должен - это хотя бы выслушать его, прежде чем осуждать.
От этих мыслей Джареду полегчало. Он убрал в холодильник остывший с вечера ужин, выпил кофе (есть совсем не хотелось), и, вынув из корзины рубашку Дженсена, осмотрел её ещё раз. Чёрт, как же много всё-таки было крови. Не отстираешь - придётся выбросить. Но сделать это без ведома Дженсена Джаред почему-то не решился, и, сглотнув, затолкал рубашку обратно, на сей раз поглубже, чтоб наружу ничего не торчало. Чтобы хоть чем-то себя занять, он засел за газеты с объявлениями о работе, до которых у него в последние дни не доходили руки.
Дженсен вернулся в тот день раньше, чем обычно. Увидев Джареда, он остановился на пороге и послал ему взгляд, полный недоумения, словно совершенно не ожидал его здесь увидеть. Потом слегка нахмурился, и Джаред не сразу понял, отчего. Дженсен сделал движение пальцами, словно через разделяющее их расстояние хотел пригладить Джареду волосы. Джаред запустил пятерню в растрёпанную шевелюру и попытался представить, как она сейчас выглядит. Он не расчесывался после душа - как-то забыл. В сочетании с покрасневшими от недосыпа глазами это, наверное, выглядело впечатляюще.
Дженсен слегка улыбнулся, и эта улыбка была полна грусти - так улыбаются вслед уходящему поезду, на котором уехал кто-то, кого ты любишь. И в этот миг Джаред понял вдруг, что никуда от него не уедет. Никуда. Не сейчас.
- Привет, - сказал он, прочистив горло, и Дженсен ответил:
- Привет.
Они съели вчерашний ужин, и Дженсен похвалил его тихим, застенчивым голосом, украдкой поглядывая на Джареда поверх тарелки. Джаред видел, что он хочет что-то сказать, но не знает, как. И Джаред тоже не знал, надо ли ему помогать, надо ли расспрашивать. Разум твердил, что это необходимо сделать, но интуиция и инстинкт велели другое. И Джаред, как часто делал, послушался инстинкта. Закончив ужин, он взял Дженсена за руку, не позволив ему привычно вымыть посуду, и потянул на диван. Потом торопливо включил видеомагнитофон и сунул наобум первую кассету, которая попалась под руку. Это оказалось "Достучаться до небес". Джаред скользнул на диван и, поджав под себя ноги, прильнул к Дженсену всем телом. Дженсен не был твёрдым и деревянным, как он ожидал - наоборот, мягким, податливым. Он дрогнул, когда Джаред к нему прижался, и неуверенно обнял Джареда за плечо - не сильно, оставляя достаточно места, чтобы Джаред мог высвободиться и отстраниться, если захочет.
"Я могу тебе сказать, я всё могу тебе рассказать, только, пожалуйста, не надо спрашивать", - говорило это прикосновение и это тело, и Джаред закрыл глаза, прижавшись щекой к крепкому, тёплому плечу рядом с собой.
Они досмотрели фильм до середины, когда Дженсен взял Джареда за подбородок, приподнял ему голову и поцеловал. Он никогда раньше не целовал его первым, никогда не был инициатором близости. Джаред замер на миг, прислушиваясь к себе. Он ждал - он боялся - что после того, что он видел ночью, между ними появится отчуждённость. Но её не было: он понял, что просто верит Дженсену, верит тем словам, которых тот не сказал, тем объяснениям, которых не предоставил. Джаред раскрыл губы, углубляя поцелуй, и закинул руку Дженсену на шею, притягивая его ближе. Дженсен потянул его бедро на себя; Джаред не сразу понял, что он хочет сделать, а потом Дженсен перехватил обе его ноги ниже колен одной рукой и перебросил через свои ноги, так, что Джаред оказался у него на коленях. Так определённо было удобнее, и Джаред положил ему на шею другую руку, сцепляя пальцы в замок и ероша запястьями волосы у Дженсена на затылке.
Они целовались весь остаток фильма, и ещё долго после того, как закончились титры и пустая плёнка зашипела, покрывая экран чёрно-белой рябью. А потом Дженсен осторожно потянул Джареда на себя, ложась на спину и увлекая его за собой. Джаред открыл глаза и понял, что лежит у Дженсена между ног, упираясь животом ему в пах. У обоих стояло изо всех сил. Пальцы Дженсена проскользнули Джареду за резинку штанов, пробрались в трусы и легко поглаживали его ягодицу.
Джаред выпрямился, опираясь на вытянутые руки, и пристально посмотрел Дженсену в лицо. Губы у Дженсена были красные и припухшие. Он шевельнул ими едва заметно - и кивнул, заглядывая Джареду в глаза виновато и как будто просяще.
Джаред никогда раньше не видел его таким... таким... податливым? нежным? открытым? Всё это были не те слова, и в то же время - те.
- Ты точно... - начал Джаред, слегка задыхаясь, и Дженсен снова кивнул, пробираясь пальцами ему в трусы ещё глубже. Его ладонь задела Джаредову мошонку, и Джаред выдохнул, сцепив зубы - он боялся, что может кончить вот-вот, а это было нельзя.
- В спальне в ящике есть презервативы, - хрипло сказал Дженсен, и Джаред, лихорадочно кивнув, неловко слез с него и кинулся в спальню.
Он едва заметил краем глаза, что макеты на краю стола сдвинуты, и там лежит груда картона, клея и чего-то ещё. Но Джареду было сейчас не до макетов. Он обнаружил пачку презервативов в тумбочке у стола, там же была и смазка. Всё это лежало с той стороны, где спал Джаред, и выглядело заранее приготовленным. Джаред не успел подумать о том, что это могло значить. Он вернулся в гостиную и обнаружил Дженсена уже голым, вытянувшимся на диване с призывно расставленными в стороны ногами. Это был первый раз, когда Джаред видел Дженсена обнажённым при ярком свете - раньше они всегда занимались любовью в темноте, и Джаред только на ощупь мог оценить гладкие, плавные линии этого мускулистого, гармонично развитого тела. Он был красив как бог, этот Дженсен Эклз, его тело было создано для того, чтобы нежно, сильно, вдумчиво трахать его, любить, возносить на Эверест блаженства. И Джаред был рад, что наконец-то может заняться всем этим.
Он натянул презерватив и покрыл смазкой свой налившийся кровью член уверенным и быстрым, доведённым до автоматизма движением. Потом наклонился над Дженсеном, беря его за ноги и заводя их немного вверх, так, что сжатое, бледное отверстие, поросшее редкими светлыми волосками, оказалось прямо на пути. Джаред не знал, был ли Дженсен в этом отношении девственником, но понимал, что должен вести себя так, будто это так и есть. У него никогда раньше не было девственников, и, самое главное, у него никогда раньше не было Дженсена. Поэтому сердце у Джареда колотилось где-то в ушах, и ему было ещё страшнее, чем во время его собственного первого раза.
Но когда он пристроил головку своего члена к заду Дженсена и толкнулся внутрь, всё изменилось.
Джареду приходилось и раньше трахать парней старше себя. Собственно, он чаще оказывался сверху, чем снизу - как-то так получалось. Его высокий рост, большие руки и широкие плечи ставили его наравне с более взрослыми мужчинами, и, если он трахал их сзади, так, что они не видели его слишком уж детское, слишком смазливое лицо, им казалось, что они дают отыметь себя кому-то такому же большому и сильному, как они сами. Но Дженсену не нужно было, чтобы Джаред трахал его сзади. Дженсен хотел смотреть ему в лицо, он жадно ловил взгляд Джареда, когда тот толкнулся внутрь - и выдохнул с досадой, причины которой Джаред сперва не понял. Дженсен опустил руку и провёл пальцем по члену Джареда, ещё не до конца погрузившемся в его тело, а потом с нахмуренным видом показал Джареду блестящий от смазки палец. Джаред сглотнул и прохрипел:
- Без смазки тебе было бы больно...
И Дженсен вздохнул, так, словно было нечто такое, чего Джаред никогда бы не смог понять. А потом накрыл ладонью его щеку, и в этом прикосновении было столько нежности, что Джаред, окончательно потеряв контроль над собой, рванулся вперёд.
Он хотел быть осторожным и трепетным, правда, хотел. Он же помнил, как больно было ему самому в первый раз - его первый партнёр был пьян вдрызг, настолько, что не позаботился поинтересоваться возрастом Джареда и тем, был ли он раньше хоть раз снизу. Джаред помнил те грубые, торопливые толчки, которые всё время задевали что-то у него внутри, только он никак не мог понять, что именно, и чего в этом больше - боли или удовольствия. Позже он осознал, что ему просто не повезло с первым любовником, и с тех пор сам старался не связываться с девственниками - его собственная молодая кровь слишком бурлила, чтобы размениваться на осторожничанье. Бурлила она и сейчас, но впервые Джаред отчаянно пытался сдержаться, не толкаться вперёд так грубо, так резко - и не мог, не в последнюю очередь потому, что видел: Дженсен хочет именно грубо, Дженсен хочет именно резко, Дженсен хочет, чтоб было больно. Он не для себя приготовил эту смазку - для Джареда, но почему-то трахнуть Джареда не хотел, он хотел, что Джаред трахал его, жёстко, может быть, даже жестоко. Вот угораздило же связаться с мазохистом, мелькнуло у Джареда в голове - но эту мысль тут же вымыло слепящим потоком наслаждения, нет, кайфа, такого, какого не давала ни травка, ни другие лёгкие наркотики, которыми он не брезговал, потому что ему в его девятнадцать лет было проще достать их, чем алкоголь. Но все ощущения, которые давала наркота, блекли и распадались прахом рядом с пьянящим, слепящим, дух вышибающим наслаждением проникать в Дженсена, двигаться в Дженсене, быть в Дженсене и с Дженсеном рядом. Это было как... это было как не передать что. И Дженсен наслаждался этим тоже: обхватив ногами талию Джареда, он втягивал его в себя, насаживался на него, хрипло и сдавленно вскрикивал в унисон с размашистыми толчками. Джаред чувствовал сопротивление его плоти, он понимал, что движется слишком резко, что Дженсену больно - и он видел в расширившихся глазах Дженсена, в открытом рте Дженсена, в распахнутом настежь лице Дженсена, что Дженсен именно этого хочет, именно этого просит, именно поэтому согласился. Джаред видел это, даже когда заметил струйки пота, льющиеся у Дженсена по виску, и следы от зубов у Дженсена на нижней губе.
Дженсен хотел, чтобы его оттрахали сильно и больно. Чтобы его наказали. И это делало его счастливым.
Джаред задохнулся, кончая, и повалился на Дженсена, вжимаясь в его липкий от спермы живот и чувствуя своей кожей его обмякающий пенис. Дженсен обнял его за плечи, и Джаред сжал его в ответ, с такой силой, что Дженсен под ним задохнулся. Джаред приподнял голову и поцеловал его вслепую, куда попало. Он чувствовал, как солёный душный комок подступает к горлу, и зажмурился, пытаясь его сдержать. Он не знал, что они только что сделали, не знал, было ли это отвратительно или прекрасно. Всё, что он знал - что не может разжать сейчас руки. Просто не может.
Они так и уснули, обнявшись, на том диване, а утром вместе приняли душ, целуясь и слизывая мокрые капли с кожи друг друга. Потом опять занялись любовью - Джаред прижал Дженсена к стенке кабинки, и Дженсен стонал, хватая губами его пальцы, пока Джаред двигался в нём гораздо медленней, чем вчера, и гораздо дольше. Потом Джаред отсосал Дженсену, потом они опять целовались, а потом Дженсен пошёл на работу, а Джаред взял пачку газет и пригоршю десятицентовиков и пошёл в телефон-автомат вызванивать насчёт собеседований.
Через несколько дней он получил работу курьера в фирме по продаже канцелярских товаров. И первое, что он купил на заработанные деньги, была большая пачка самых лучших презервативов.

Джаред никогда нигде не работал, да и учился спустя рукава, и куда больше привык корпеть над растянутой задницей своего очередного дружка, чем над конспектами и учебниками. Поэтому в первые недели работы он не просто уставал, а уставал адски. Фирма выделила ему велосипед (на самом деле то, что Джаред умел на нём ездить, послужило едва ли не главной причиной, по которой его взяли на это место), и за день Джаред наматывал миль по сто, развозя пакеты, содержимое которых интересовало его только в первые дни - потом ему просто стало не до того. Он приходил домой к Дженсену совершенно выдохшимся, и падал на диван, со стоном вытягивая затёкшие ноги. Дженсен подходил к нему, клал ладонь ему на шею, или слегка ерошил его вечно лохматые волосы, или просто его целовал, и уже через несколько минут Джаред забывал об усталости и был готов к бою. С той загадочной ночи Дженсен каждый день позволял ему трахать себя, по нескольку раз - столько, сколько у Джареда хватало сил. Но взять Джареда он по-прежнему отказывался категорично и молча, так, что и пробовать было нечего, и Джаред вскоре оставил попытки. После секса он мгновенно засыпал, прижавшись щекой к Дженсеновой груди. При таком безумном режиме не было ни времени, ни сил задуматься о том, что происходит между ними и к чему всё это идёт. И вспоминать тоже не было времени.
Однажды, когда Джаред отвозил последний на сегодня заказ, дорогу, по которой он всегда ездил в этот район, преградило полицейское заграждение: впереди была авария. Джаред мысленно застонал - теперь ему придётся делать здоровенный крюк через три квартала, - и уже повернул было назад, но тут выхватил взглядом одну из машин, сплющившихся друг о друга ярдах в тридцати от заграждения. Одна из машин была темно-вишневый "бьюик". У Джареда подскочило сердце. Точно такую же машину водила Лора, его мачеха.
Джаред слез с велосипеда и откатил его на тротуар, пройдя немного по газону и вытягивая шею, чтобы получше рассмотреть место аварии. Она случилась, наверное, давно, зеваки уже почти все разошлись, пострадавших увезли, и возле покорёженных машин остались только копы да рабочие транспортёра, в обязанности которых входило расчистить дорогу. Джаред жадно выхватил взглядом номер "бьюика". Чёрт, нет, это всё-таки не машина Лоры. А жаль, подумал Джаред, скрипнув зубами. Он бы хотел, чтобы эта дрянь подохла. Это было бы по меньшей мере справедливо после того, что она сделала с Джаредом и с его жизнью.
Это злобная, мстительная, полная ненависти мысль вдруг испугала его. Он мотнул головой, дёрнул уголком рта, разворачивая велосипед. И уже занёс ногу над седлом, когда услышал голоса полицейских, переговаривавшихся с рабочими: первые требовали, чтобы дорогу расчищали поживее, вторые оправдывались, что тут без тягача не разберёшься. Один из голосов ударил Джареда в спину, словно с силой запущенный камень, и Джаред порывисто обернулся, чуть не свалившись вместе с велосипедом.
Так и есть. Чёрт, ему не почудилось. Дженсен Эклз, его Дженсен Эклз стоял неподалёку от заграждения, чуть в стороне от парочки копов, ругавшихся с рабочими. На нём была форменная голубая рубашка и брюки, он что-то записывал в блокнот, стоя к Джареду вполоборота. Потом как будто почувствовал на себе взгляд, обернулся, и прикреплённый к его груди значок сверкнул в лучах заходящего солнца.
Он увидел Джареда и побелел, как простыня. Джаред улыбнулся и махнул ему через разделявшее их расстояние, не понимая, чего Дженсен так всполошился. Джаред хотел было приблизиться к нему, но Дженсен торопливо надвинул на глаза фуражку, словно страус, сующий голову в песок в надежде быть незамеченным, и отвернулся, подступая ближе к своим коллегам. Джаред только головой покачал. Ну надо же! Дженсен работает не где-нибудь, а в дорожной полиции! Это всё объясняло. Чёрт, это практически всё объясняло, и домой Джаред не шёл - летел.
- Так ты коп? - спросил он Дженсена, едва тот показался на пороге. - Правда, что ли?
Дженсен впервые не снял свою униформу по дороге домой. Вот что было у него в той спортивной сумке - он переодевался где-то в другом месте, потому что форма выдала бы Джареду место его работы. Теперь всё стало ясно - куда он, бывало, пропадает ночами, и что делал ночью возле гей-клуба, и, главное, ту кровь, которую Джаред всё старался выкинуть из головы и не мог. Теперь всё стало ясно. То есть подробностей Джаред по-прежнему не знал, но теперь они были не важны.
- Почему ты это скрывал? - Джаред улыбнулся, подойдя к Дженсену, неловко застывшему посреди гостиной, и успокаивающим движением положил руки ему на плечи. - В этом же нет ничего такого...
- Я не хочу, чтобы ты знал обо мне слишком много, - отчеканил Дженсен, глядя на него неожиданно злым, пронзительным взглядом. Улыбка Джареда дрогнула было, но потом опять стала шире. Он видел, что Дженсен ужасно раздосадован от того, что его "страшная тайна" так банально раскрылась. Но это должно было случиться рано или поздно, и Джареду казалось немного смешным упорство, с которым Дженсен переодевался в лифте, украдкой от него.
- Почему? - спросил он, накрывая губами трепещущую жилку у Дженсена на шее, и медленно засосал её, дразня языком. Он устал после работы, и Дженсен ещё не поел, но сейчас, Джаред нутром это чувствовал, им придётся срочно потрахаться, а ужин уж как-нибудь подождёт.
- Потому, - Дженсен взял его за плечи и оторвал от себя. - Ты не должен привязываться ко мне.
- Почему? - прошептал Джаред, снова потянувшись к его шее губами.
- Из этого не выйдет ничего хорошего.
- Почему?
- Не выйдет и всё, Джаред.
Джаред посмотрел ему в лицо, пытаясь понять, серьёзно ли он говорит. Он, впрочем, не мог вспомнить, чтобы Дженсен хотя бы раз шутил, но... всё это было так глупо. Ему было хорошо с Дженсеном, так хорошо, что он не думал о ненависти к своей мачехе и о своей поломанной жизни вплоть до сегодняшнего дня и этой аварии. И Дженсену, Джаред видел, тоже было с ним хорошо. Ему было девятнадцать лет, тот возраст, в котором "тебе хорошо и мне хорошо" складывается в неизбежное "нам хорошо", и не может быть больше никаких "но".
- Очень жаль, - заломив брови домиком, с наигранным разочарованием протянул Джаред, чуть отступая и делся вид, что хочет высвободиться из рук Дженсена, которых тот, вопреки своим словам, так и не разомкнул. - А я-то думал, что теперь станет ещё интереснее. У меня раньше никогда не было копа. А это же так здорово. Чего стоит хотя бы твой галстук. - Он подался вперёд и, ухватив форменный галстук Дженсена, быстрым движением намотал его на кулак. Дженсен слегка задохнулся, невольно наклонив голову, и Джаред накрыл его рот глубоким, жадным поцелуем, потёршись промежностью о его бедро. Дженсен схватил его за ягодицу, но Джаред уже оттолкнул его, опять отступая, окидывая Дженсена с ног до головы лукавым, томным взглядом.
- Или фуражка. М-м, - сказал Джаред и, сдёрнув её у Дженсена с головы, нацепил себе на темя, опустив козырёк к самому носу. Потом пробежался по козырьку кончиками пальцев, скользнул большим пальцем себе на губы, приоткрывая рот и высовывая кончик языка. Дженсен протянул к нему руку, резко, почти умоляюще, но Джаред опять отступил, сдёрнув фуражку с головы и зашвырнув её себе за плечо.
- А ещё, - прошептал он, опять приникая к Дженсену всем телом и запуская пальцы в задние карманы его форменных штанов, - ещё у тебя же наверняка есть пистолет, правда? И, может быть, даже наручники...
Его пальцы ткнулись во что-то твёрдое, и Джаред умолк, на сей раз отнюдь ненаигранно оборвав дыхание. Дженсен застыл, стал совершенно неподвижным, негнущимся, как дерево, когда Джаред медленно-медленно вытащил у него из-за пояса пару тяжёлых стальных браслетов, соединённых короткой цепью. Он взвесил их на ладони, опустил ресницы, словно не замечая, как жадно и отчаянно Дженсен пытается поймать его взгляд.
- Какие тяжёлые, - прошептал он. - Я и не знал... меня никогда раньше не арестовывали... прямо жаль.
Дженсен выдохнул в его волосы, ткнувшись ему в висок губами. Джаред чувствовал грудью, как колотится его сердце. Дженсен опустил руки к молнии на штанах - его распирало так же, как Джареда, - но Джаред остановил его, придержав за руку.
- Я бы хотел, - проговорил он, отступая назад и упираясь задницей в кухонный стол, - чтобы ты приковал меня ими к ножке стола. А потом бы ты меня трахнул, ты бы трахнул меня крепко-крепко, а я бы плакал и говорил: "Пожалуйста, пожалуйста, господин офицер, не надо..." Они бы стучали, вот так, - Джаред клацнул стальными браслетами друг о друга одновременно с последним словом, и Дженсен вздрогнул всем телом, глядя на него широко распахнутыми глазами. - И я бы стонал под тобой, а ты бы гладил моё лицо пистолетным дулом и уговаривал бы, чтобы я вёл себя тише... тише...

Он замолчал. Он чувствовал, что трусы и даже джинсы у него насквозь мокрые от смазки. Дженсен стоял в трёх шагах от него, тяжело дыша, сжимая и разжимая кулаки. Галстук у него съехал набок, короткий ёжик волос потемнел надо лбом от пота, глаза горели лихорадочным блеском, которого Джаред в них прежде ни разу не видел. Ему хотелось завопить - от нестерпимого, невыносимого желания и от какого-то странного, глубинного ощущения, вдруг шевельнувшегося в животе и тут же растаявшего без следа. Джаред прикрыл глаза, не позволяя Дженсену поймать его взгляд, и, подняв левую руку, держа её у Дженсена на виду, защёлкнул у себя на запястье захват наручников. За левым запястьем последовало правое. Наручники правда были ужасно тяжёлыми и оттягивали руки вниз, и Джаред с усилием протянул Дженсену свои скованные запястья, упираясь задницей в стол и рвано дыша сквозь призывно приоткрытые губы.
- Пожалуйста, господин офицер, - шепнул он, и Дженсен, сорвавшись с места, бросился на него.
Он был ужасно сильным, и Джареда окатило волной восторга, когда вся эта сила, которой он неосознанно и безотчётно просил, обрушилась на него, не сминая, не ломая, но увлекая на себе и за собой. Дженсен опрокинул его на спину, с рычанием рванул ремень у него на джинсах, хватая ртом его пальцы. Джаред выдохнул, ударившись спиной о стол, задёргал ногами, пытаясь выпростать их из штанин. Дженсен дёрнул на нём рубашку, пуговицы с треском поотлетали, обнажив мускулистый живот Джареда, к которому он прижимал руки, потому что иначе просто не получалось. Холодный металл наручников обжёг ему кожу, и Джаред слабо вскрикнул, когда Дженсен, стащив с него наконец штаны, с нетерпеливым рычанием натянул презерватив и засадил Джареду сразу на всю глубину.
Член у него был не самый большой из тех, каким доводилось орудовать у Джареда в заднице, но и не самый маленький. И совершенно точно никто никогда не входил в Джареда так стремительно, так резко и глубоко, даже тот парень, который был у него первым. Джаред задохнулся от боли, чувствуя. что ещё чуть-чуть - и слёзы брызнут из глаз, и он протяжно застонал, откидывая голову и подставляя её губам и зубам Дженсена, прихватывающим и оттягивающим его кожу. Невзирая на боль, Джаред подался вперёд, сдвигаясь ниже, и обхватил талию Дженсена ногами, уцепившись для равновесия скованными руками в его плечо. Дженсен трахал его так, что Джареда подбрасывало на столе и с глухими шлепками кидало обратно; рот Дженсена кусал его пальцы, захваты и цепь наручников на его запястьях, казавшихся почему-то такими тонкими и хрупкими в обрамлении ледяного железа. Джаред начал кричать, и крик нарастал вместе с наслаждением, выше и выше, разрывая ему горло и голову, так, что это становилось почти невыносимо. Джаред кончил, крича, не прикасаясь к своему члену, и забрызгал спермой себя, Дженсена и наручники на своих бессильно упавших руках. Дженсен тоже кончил, но Джаред этого не заметил: он обмяк, осел Дженсену на плечо, закинув ему руки на шею, и тихонько хныкал, безотчётно целуя подрагивающие пальцы, которые утирали его лицо и гладили по губам.
- Прости, прости, прости, прости, прости, - шептал ему Дженсен, а Джаред пытался набрать воздуху в грудь и сказать, что нечего прощать, что это был самый, мать его, охрененно классный секс в его жизни. Но у него не было сил. Дженсен поднял его на руки и отнёс в спальню, положил на кровать, и долго лежал с ним рядом, гладил всё его тело и шептал что-то бессвязное и такое нежное, что темнело в глазах. Джаред не заметил, когда Дженсен снял с него наручники. Он подумал, что это классная игрушка, и надо бы отвести ей побольше места в их постели.
Потом, уже глубокой ночью, они лежали на кровати рядом, на боку, Джаред к Дженсену спиной и лицом к заставленному картонными макетами столу. Дженсен вжимался в него сзади и лежал неподвижно, изредка касаясь губами его плеча. Они занимались любовью уже пять раз, и три раза из пяти Джаред был снизу, так что внутри у него теперь сладко, приятно горело.
- Как же я люблю, когда меня трахают, - сказал Джаред, не оборачиваясь. - Делай это почаще, ладно?
Дженсен вместо ответа зарылся лицом ему в шею. Ни одному из них не хотелось спать.
Джаред смотрел прямо перед собой на макеты, которые Дженсен обычно ограждал от его глаз столь ревниво, что не разрешал Джареду ложиться с того края кровати, с которого их можно было лучше рассмотреть. Свет уличного фонаря заливал экспозицию бледным светом, отбрасывая вытянутые, искажённые тени, и стол казался гротескным, диковинным городом, сложенным из множества чуждых друг другу стран и эпох, по прихоти творца оказавшихся рядом. Джаред подумал о людях, которые могли населять этого город. Странная это должна быть жизнь.
- Что это? - спросил он вдруг шепотом, заметив с края стола конструкцию, которая раньше ему не бросалась в глаза.
Дженсен, конечно же, не ответил, и Джаред пошевелился, высвобождаясь из его объятий. Когда Дженсен убрал руку, Джаред встал и, подойдя к столу, опустился на колени, так, что его лицо оказалось прямо напротив макета. Дженсен смотрел на него, подперев голову рукой, и ничего не сказал, не потребовал, чтобы он держался от макетов подальше. Джаред наклонился вперёд, пытаясь рассмотреть лучше.
Он учился на юриста, по настоянию отца, и факультатив по истории архитектуры, куда он записался от нечего делать, был единственным, что ему взаправду нравилось в колледже. Их преподаватель говорил, что самые красивые в мире здания - это музыка, застывшая в камне. И Джаред один из немногих студентов понимал, что он имеет в виду. В музыке он мало что смыслил - для него она делилась на клубную и всю остальную, - но в словах преподавателя была та красота, которую Джаред видел в стройных, изящных анфиладах знаменитых образчиков зодческого искусства. И эту же музыку Джаред ощущал теперь в том, что видел перед собой - в хрупком картонном домике, стоящем, словно над пропастью, на самом краю стола.
Это был просто домик, что-то вроде загородного особняка в викторианском стиле. Странным и необычным его делала башня - длинная, тонкая, как копьё, уходившая из мансарды вверх, словно на одной из безумных картин Дали или Магритта. Башня была покрыта барельефами, которых Джаред в полутьме рассмотреть не мог: но он видел, что она искрится музыкой, пахнет музыкой, что музыка пронизывает её всю, от основания до вершины, увенчанной круглой крышей с трогательно крошечной трубой дымохода, гармонировавшей по стилю со всем особняком. Эта башня должна была казаться чужеродным элементом всей композиции, но не казалась - благодаря этой крыше и ещё чему-то неуловимому, неслышному, наполнявшему комнату теплом и покоем. Джаред положил подбородок на локоть, уперев его в край столешницы, и смотрел, смотрел.
- Где это? Откуда? - спросил он, вовсе не надеясь получить ответ.
Но Дженсен ответил:
- Нигде. Это... просто. Какое-то место.
- Просто какое-то место, - повторил Джаред и, подняв голову, обернулся. Дженсен лежал в постели в той же позе, в которой Джаред его оставил, и смотрел на него без напряжения, без пристального внимания, без той сланцевой отгороженности, которую выстраивал между ними почти всегда, даже когда они были в постели. Джаред встал и пошёл к нему. Хрупкая картонная башня у него за спиной мерцала, то тускнея, то снова отсверкивая в свете качавшегося на ветру фонаря.
Джаред проспал до двух часов пополудни. У него был выходной, но это ровным счётом ничего не меняло: выйти на работу и шесть часов кряду наворачивать на велосипеде он был сегодня просто физически неспособен. Первое, что он увидел, открыв глаза, были макеты. залитые ровным солнечным светом, и та башенка, которую он рассматривал ночью, ещё более хрупкая и изящная при свете дня. Джаред сонно улыбнулся и легонько поёрзал, перебирая складки простыни пальцами ног. Задница болела просто адски, и, твою мать, до чего же это было классно.
- Дже-ен... - протянул Джаред, поворачиваясь на бок - и увидел, что постель с той стороны, где спал Дженсен, пуста. Подушка была примята, и Джаред провёл рукой по остывшему следу длинного гибкого тела, отпечатавшегося на простыне. - И куда тебя понесло с утра пораньше... - проворчал он, но тут же опять улыбнулся, а потом, потягиваясь и зевая, сел в постели. Таким насытившимся, таким ленивым, таким бесконечно довольным жизнью он не чувствовал себя уже... по правде, он вообще никогда раньше так себя не чувствовал. Был чудесный погожий денёк, солнце светило в окно, и, мурлыча себе под нос, Джаред пошлёпал босиком на кухню ставить чайник.
Он едва успел включить плиту, когда в дверь настойчиво постучали. Дженсен никогда не стучал - у него были свои ключи. Джаред шагнул было к двери, но вдруг заметил, что стоит посреди кухни в чём мать родила. Он крикнул: "Минутку, сейчас!" и торопливо натянул штаны на голое тело. Здорово будет, когда Дженсен вернётся и полезет ему в штаны. А там такой сюрприз.
Стук повторился, и Джаред открыл дверь, удивляясь, кому это так неймётся.
На пороге стояли двое мужчин в длинных серых плащах.
- Мистер Эклз? - смерив Джареда взглядом с взлохмаченной головы до босых ног, осведомился один из них.
"Пока нет, - мечтательно подумал Джаред. - Но как только в Пенсильвании начнут регистрировать однополые браки - так сразу".
- Дженсен Эклз? - повторил мужчина, видимо, не расположенный и дальше наблюдать идиотскую улыбку, блуждающую у Джареда на лице.
- Джаред Падалеки, - ответил тот наконец. - Дженсена нет... а что случилось?
Он очнулся от своего рассеянного упоения и заметил, что оба мужчины крайне мрачны и держат руки в карманах. А ещё он заметил у одного из них полицейский значок на лацкане плаща.
- Детектив Дживз, детектив Дуглас, - сухо представил себя и своего спутника тот, который заговорил с Джаредом. - Вы живёте у мистера Эклза?
- Вроде того, - Джаред снова перевёл взгляд с одного на другого.
- Давно он ушёл?
Джаред открыл рот, чтобы сказать: "Не знаю", и изумился, когда ложь внезапно и легко слетела с языка:
- Только что. Вы с ним, наверное, разминулись на выходе.
"Зачем я это сказал?" - подумал он, а детектив тем временем настойчиво расспрашивал дальше:
- И он был здесь всю ночь? А сами вы были где?
- Да здесь же. Мы были вместе.
- Всё время? Ни один из вас никуда не отлучался?
- Слушайте, детектив, мы трахались. Всю ночь. Без перерыва. И нет, мы никуда не отлучались, нам было и так хорошо.
По ошеломлению на лице обоих полицейских Джаред понял, что такого прямодушия они от него не ждали. Но чёрт, его просто достали эти напористые расспросы! И то, как на него пялился второй коп - будто на блядь с видимыми признаками сифилиса на роже.
Ошеломление копов быстро сменилось мимолётной брезгливостью, а потом - непробиваемой холодностью, которую всегда напускают на себя натуралы, поняв, с кем связались.
- А в чём, собственно, дело? - спросил Джаред, раздражаясь всё сильнее. Он теперь был рад, что соврал им про Дженсена - нечего совать нос не в своё дело, пусть они...
- В вашей соседке, - отрывисто сказал второй коп, молчавший до сих пор. - Энн Брокли из квартиры 212. Вы её знали?
- Да... то есть почти нет, она просто гладит наше бельё.
- Гладила, - сухо поправил первый коп. - Мисс Брокли была убита сегодня ночью или ранним утром.
Джаред в изумлении посмотрел на него, а потом на его напарника, словно проверяя, не шутят ли они оба. Но нет, это была бы очень-очень дурацкая шутка,. правда?
- К-как убита? - заикаясь, спросил он. - Я ведь только вчера... то есть позавчера...
- Ножевое ранение в грудь. Она умерла на месте, - сказал второй детектив и сумрачно уставился на Джареда. - Следовало бы спросить, не слышали ли вы сегодня ночью или под утро какого-то подозрительного шума... Но если вы правда занимались... тем, чем вы сказали - вряд ли бы вы что услышали.
- Дживз, - одёрнул его первый коп, и, вытянув из кармана карточку, сунул её Джареду двумя пальцами. - Позвоните нам, если вспомните что-нибудь. И будьте готовы, что вас и мистера Эклза вызовут в участок для дачи показаний.
- К-конечно, - всё ещё запинаясь, сказал Джаред.
Он закрыл за детективами и дверь и, держа карточку обеими руками, дошёл до дивана и сел.
Энн Брокли мертва. Как он сказал? Ножевое ранение в грудь... Наверное, было много крови... Где её убили? У неё в квартире, в лифте, на лестнице? Этого детектив не сказал... кажется... чёрт. Джаред провёл трясущейся рукой по волосам. Когда ушёл Дженсен? Джаред мог поклясться, что они заснули, когда уже начинало светать, обнявшись, тесно прижавшись друг к другу. Детектив сказал, что убийство было совершено ночью...
"Или под утро", - холодно напомнил ему внутренний голос, и Джаред, сглотнув, всмотрелся в карточку. Обычная визитка - имя, должность, телефон. Джаред положил визитку на стол, потом, передумав, снова взял её и отнёс в спальню, сунув в ящик тумбочки с той стороны постели, где спал обычно.

5.

- Падалеки! Ты-то мне и нужен. Побудь тут ещё минут пять, я тебе сейчас дам пакет для офиса на Овер-драйв.
Джаред кивнул, давая понять, что слышит, хотя на самом деле это было не совсем так. Офисная суета казалась какой-то далёкой: люди сновали вокруг него, спешили куда-то, шумели, ругались, щёлкали степлерами и проливали кофе, а он двигался как во сне, будто робот, автоматически выполняя поручения и возвращаясь за новыми. "Эй, Падалеки, что-то ты какой-то тихий сегодня. Жаркая ночка?" - спросила его Стеффи, секретарша менеджера по персоналу, и Джаред вздрогнул. Жаркая - было совершенно неверным словом. Но эта ночь в самом деле вымотала его до предела: он чувствовал себя так, как в те дни, когда, бывало, накачивался непроверенной наркотой и встречал рассвет с раскалывающейся башкой и рядом с каким-то голым телом, холодным и скользким, как кусок мяса. Он думал тогда, что хуже быть просто не может, но всегда есть куда хуже, верно, Джаред? Всегда есть куда хуже.
Сейчас у него был небольшой передых, и он присел в коридоре главного офиса фирмы, ожидая, пока ему вынесут новый пакет. Он ни о чём не думал. Мыслей просто не было, по крайней мере, до этой минуты - он просто делал свою работу и крутил педали, стараясь притвориться, будто в его жизни ничего больше не существует. Но сейчас, сидя в бездействии на жёстком кресле и глядя на дверь в конце коридора, он всё-таки начал думать. Мысли были неповоротливыми и тупыми, в них почти не было никаких чувств. Только простая констатация факта.
Он живёт с серийным убийцей. С маньяком, который убивает ночами женщин.
Он сообщник этого маньяка. Он по меньшей мере дважды покрывал его и не давал полиции до него добраться.
Джаред смотрел на дверь и видел мысленным взглядом Дженсена, входящего в гостиную с плотно запахнутым плащом и окровавленными руками. Видел Дженсена, застенчиво протягивающего ему коробку с подарком, и необорванный ценник, торчащий из его воротника. Джаред видел Дженсена с пустым, совершенно пустым лицом, сжимающего нож в руке и смотрящего на него и сквозь него. Он видел густую красную кровь на кончиках собственных пальцев, только что погладивших Дженсена по волосам.
Господи. Господи, он убивал их, а потом возвращался домой и ложился со мной в постель. И я его трахал. А потом он трахал меня.
Джареда вдруг затошнило, с такой неимоверной силой, что он понял: сдержаться не получится, сейчас его вывернет прямо при всех. Он зажал рот рукой и сорвался с места, понёсся по коридору, распихивая встречных локтями, влетел в туалет и едва успел рухнуть перед унитазом на колени, когда его вывернуло наизнанку, избавив его желудок от вчерашнего завтрака - последнего, что он съел за эти два дня. Тяжело дыша и опираясь руками на край унитаза, Джаред поднял голову. Вроде стало немного легче... немного. Мысли прояснились, с сознания как будто спала пелена. Только лучше бы она не спадала, потому что полное осознание того, во что он влип, накрыло Джареда одуряюще гигантской волной.
Он вспоминал теперь, каким странным казался ему Дженсен - с самого начала, с того первого утра, когда рассматривал его поверх кухонного стола с лёгким, отстранённым интересом, который Джареда почему-то совсем не коробил. И Бог ведь знает, что было тогда у Дженсена в голове. Вспомнилось всё: минуты неподвижности и неотзывчивости, когда Джаред обращался к Дженсену и не получал ответа - он относил это на счёт замкнутости Дженсена, он ведь сразу понял, что этот парень себе на уме, и решил, что не стоит настырно лезть ему в душу - захочет, раскроется сам... Он вспомнил, как они могли часами лежать на диване и смотреть кино вместе, и просто молчать, и, Боже, до чего же уютно было в этом молчании Джареду - тому самому Джареду, который в любой компании вечно всех ставил на уши и не затыкался, пока не принимал дозу, вязавшую ему язык морскими узлами. Джаред вспомнил их странный секс, стеснительность и неопытность Дженсена, сменившуюся затем животной, неистовой страстью, его порывистость, его любовь к боли и то, как он закрывал глаза и раздвигал колени пошире, словно прося Джареда трахать его ещё жёстче, ещё сильнее... Джаред вспомнил, как впервые увидел его в униформе копа, и, Господи, даже сейчас у него потеплело между ногами от этой мысли - ну какого же чёрта!.. Он вспоминал, как намотал галстук Дженсена на кулак, и как тёрся об него пахом, и как - огосподибоже... - защёлкнул наручники у себя на запястьях и протянул ему руки нарочито беспомощным жестом, играя в жертву, и хныкнул: "Пожалуйста, господин офицер..."
"Ты был близок в тот момент к смерти больше, чем когда-либо в твоей сраной жизни", - сказал в его голове голос разума, на удивление спокойный и равнодушный. Вопить и метаться он уже перестал - толку-то? Поздно паниковать. Теперь можно говорить только что-нибудь вроде "а я ведь предупреждал, но разве ты меня когда-нибудь слушал?"
Джаред выпрямился и поднялся на ноги, тряско утерев рот тыльной стороной ладони. Он подошёл к умывальнику и, избегая смотреться в зеркало, вымыл руки и прополоскал рот. И потянулся к бумажному полотенцу, когда в кармане джинсов у него коротко завибрировал мобильник - два раза. Пришло SMS. И отправить его мог только один человек, потому что никто больше не знал новый номер Джареда.
Очень медленно, словно боясь обжечься, он вынул мобильник и нажал клавишу просмотра. Сообщение было коротким: "Вечером уйду. Можешь зайти и забрать свои вещи. Ключ у консьержа".
Ни просьб, ни угроз, ни банального "береги себя" - которое, впрочем, в сложившейся ситуации можно было бы расценить и как просьбу, и как угрозу. Джаред читал сообщение снова и снова, надеясь увидеть за этими сухими, строго информативными фразами хоть какой-то намёк на чувства и намерения Дженсена, о которых Джаред не имел теперь ни малейшего представления. Разум, отчаявшийся до него достучаться, но отказывавшийся умолкнуть совсем, напомнил, что в кино обычно маньяки, подружки которых узнают о них правду, направляют свои садистские устремления прямиком на бывших возлюбленных. Это значило, что Джареду надо было идти куда угодно, только не снова туда, где он провёл последние два месяца...
Ещё додумывая эту мысль, он уже нёсся по коридору назад, а потом вниз. Возле лифта стояла толпа народу. и Джаред, круто завернув за угол, бросился к лестнице.
- Падалеки! - выстрелило ему в спину. - Падалеки, ты куда? А как же мой пакет? Падалеки!
Он нёсся через город так быстро, как мог, срезая углы через газоны и перекрёстки, заставляя машины резко тормозить и яростно сигналить ему вслед. У подъезда он соскочил с велосипеда и, бросив его валяться посреди тротуара, бегом кинулся наверх, в квартиру 415.
Дженсен стоял у раковины и мыл посуду, когда Джаред ворвался внутрь. Он удивлённо обернулся, услышав, как грохнула дверь.
- Ты... - Тарелка едва не выскользнула из его опустившейся руки. Взгляд был ужасно растерянным. - Я же написал, что уйду только вечером...
- Куда? - задыхаясь, спросил Джаред. - Куда ты собрался идти?!
Дженсен сжал тарелку крепче. Он опять стал уплывать: не отгораживаться, а уплывать, его взгляд принялся выцветать и тускнеть, как медленно гаснущая лампа. Джаред подскочил к нему и встряхнул за плечи.
- Не смей! - рявкнул он, с трудом удерживаясь, чтобы снова, как ночью, не залепить ему пару пощёчин. - Отвечай на вопрос!
Дженсен молчал. Джаред стоял, сжимая его за плечи изо всех сил и не позволяя отвести взгляд.
- Я хотел пройтись, - сказал Дженсен наконец. - Просто прогуляться и дать тебе возможность забрать твоё...
- Что моё? Что у меня тут есть? - с горечью спросил Джаред.
- Пара рубашек, - пояснил Дженсен. - Зарядное устройство для мобильного. И карточка детектива Дугласа. Ты её оставил под подушкой.
Джаред разжал руки и отступил. Дженсен аккуратно поставил тарелку в сушилку и закрутил кран.
Какое-то время они оба молчали.
- И... давно? - спросил Джаред хрипло.
- С семнадцати лет. - Дженсен сразу понял, что он имеет в виду, и ответил легко, охотно даже. - И, предупреждая твой следующий вопрос: шестерых. Не считая той, которая тогда убежала.
- Господи, - прохрипел Джаред, и сам не понял, как сел на пол.
- Джаред, я лечился. Когда был подростком, два года провёл в психиатрической клинике. У меня шизофрения. Это не проходит, только купируется лекарствами. Мне стало лучше и они меня выпустили. Им не надо было этого делать.
Джаред закрыл кулаками глаза. Сердце после бешеной езды и не менее бешеного бега стучало, как ненормальное, дышать было больно. Дженсен стоял над ним, и Джаред не знал, хочет ли тот до него дотронуться или, наоборот, боится этого больше всего на свете.
- Я старался, - голос Дженсена звучал совсем не так, как раньше: глухо, устало, и равнодушие в нём было не сланцевой маской, а самым настоящим, самым жутким равнодушием, приходящий на смену отчаянию. - Я правда старался сдержаться, сделать что-то... но я не владею собой. Это не зависит от меня, я даже почти не помню, что случилось, когда всё заканчивается. Как будто кто-то... что-то... забирается в мои руки. Как перчатки, только не снаружи, а изнутри, понимаешь?.. и делает это мной...
Он вдруг осёкся, словно осознав, что понять Джаред этого не сможет, даже если бы и захотел. И Джаред в самом деле не понимал. Он не понимал, что происходит, как могло дойти до такого, и что делать теперь. Он должен был чувствовать ужас, гнев, отвращение. И он чувствовал всё это... просто... было что-то ещё, и этого-то он как раз и не мог понять.
- В ту ночь, - сказал он, не отрывая кулаков от глаз. - Когда ты меня подобрал. Ты был в патруле?
- Да.
- Один?
- Напарник поехал домой. У нас как раз закончилась смена. Я решил прогуляться.
Прогуляться... Время от времени ночами Дженсен ходил прогуляться. Он и сегодня тоже хотел. Джаред вдавил кулаки в глаза с такой силой, что перед взглядом запорхали чёрные бабочки.
- Когда ты меня сюда привёз, ты... собирался меня убить?
Дженсен молчал так долго, что Джаред едва не сточил в крошку судорожно стиснутые зубы.
- Не знаю, - сказал наконец Дженсен, и Джаред разжал челюсти.
Он убрал руки от глаз и поднял голову. Дженсен стоял перед ним, ссутулившись, поникнув головой на грудь. Не ближе и не дальше, чем когда Джаред сел перед ним на пол.
Джаред шатко поднялся, качнувшись. Дженсен чуть заметно вздрогнул, но не сделал попытки его поддержать.
- Мне... - Джаред прочистил горло. - Мне надо подумать.
Молчание.
- Я не... не буду пока что забирать... вещи. Просто посплю на диване сегодня... хорошо?
Снова молчание и тяжёлый, внимательный взгляд. Разум Джареда, окончательно сорвав голос, теперь уже только шептал: "Беги, беги" - но знал, что его мольба останется без ответа. Что-то другое, какое-то чувство, которого Джаред не понимал, заглушало шепот, делало его несущественным.
- И пожалуйста, никуда не уходи сегодня вечером. Ладно? Пожалуйста, - сказал Джаред умоляюще, и Дженсен, моргнув, неуверенно кивнул.
Остаток дня прошёл в полном молчании и в отчуждении. Дженсен ушёл в спальню - должно быть, к своим макетам, - а Джаред просто сидел за столом перед чашкой холодного кофе и пытался думать. Вечером Дженсен вышел, дал ему свежее постельное бельё и опять ушёл в спальню. Джаред постелил себе, выключил свет и лёг, чувствуя себя собакой, вытянувшейся на пороге, который она должна сторожить. По крайней мере, пока он здесь и не спит, Дженсен не сможет выйти и... снова причинить кому-нибудь вред. В сущности, это было так дико - если бы Джаред не видел собственными глазами ту жуткую сцену у мусорных баков, он бы в жизни не поверил, что Дженсен может кого-то ранить. Он никогда не был с Джаредом грубым; никогда. Даже во время самого жёсткого секса он ни разу не переходил предел, за которым мучительное наслаждение превращалось в настоящую боль - он словно нутром, кожей, каждой клеткой тела чувствовал тело Джареда, чувствовал, где находится его грань, и умудрялся, подходя к ней вплотную, не заступать за неё. Именно потому с ним и было так здорово: это балансирование на грани между дозволенным и недопустимым, правильным и неправильным, рассудочным и безумным. В постели с Джаредом Дженсен держался на этой грани. Так почему же...

Джаред сел в постели. Ну-ка, напрягись. Отбрось животный ужас и отвращение перед существом, убивающим себе подобных; думай о Дженсене как о Дженсене - не о чокнутом маньяке, а о парне, с которым ты живёшь уже восемь недель. Сделал ли этот парень хотя бы раз что-нибудь, что пробудило в тебе чувство опасности? Ёкнуло ли что-то хоть раз, когда он прикасался к тебе, гладил тебя, обнимал рукой твою шею? Несмотря на все его странности, мелькнула ли у тебя хотя бы раз мысль, что с ним что-то не так, что от него надо держаться подальше...
Нет. Нет, нет и нет. Конечно, в Джареде не ёкнуло и в тот роковой вечер в гей-клубе, когда он беспечно вышел на улицу с Веснушкой - чужим, незнакомым мужчиной, который мог отсосать ему, а мог ограбить, изнасиловать и убить. Чувство самосохранения никогда не было отличительной чертой Джареда Падалеки. Но то ведь совсем другое. Веснушка был просто ещё одним из бесконечной череды безликих парней, очередным кусочком аляповатой мозаики под названием "колледж-трах-наркота", составлявшей всю жизнь Джареда до встречи с Дженсеном. А с Дженсеном было иначе. С ним было действительно хорошо, тепло, безопасно. Он сказал, что не знает, хотел или нет сделать Джареду что-то плохое в ту ночь. Но Джаред знал - знал ответ лучше, чем сам Дженсен. И ответ этот был: нет, Дженсен не мог причинить ему вред. Если бы он стал уверять Джареда в обратном, вот тут бы, наверное, разум Джареда всё-таки пересилил - потому что когда мясник в забрызганном кровью фартуке доказывает тебе преимущества вегетарианства, только полный кретин не поймёт, что ему вешают лапшу на уши. Но Дженсен не уверял Джареда, будто не представляет для него никакой опасности. Наоборот. Он не хотел, чтобы Джаред был с ним; он пытался выставить его вон, настолько, насколько умел; он пытался не впускать Джареда в свою жизнь, в свой мир - даже таким нелепым, наивным способом, как скрывая от него место своей работы. Он не раз повторял, что у них с Джаредом ничего не выйдет. Он всё делал, чтобы Джаред ушёл - всё, кроме того, чтобы прогнать его самому.
Потому что он просто не мог прогнать Джареда - так же, как и Джаред не мог уйти.
Дженсен помог ему, когда он остался в целом мире один, без дома, без денег, без друзей и без желания жить. Дженсен не бросил его в беде. Так разве может теперь Джаред, разве имеет право бросить в беде Дженсена? Пусть даже беда Дженсена - это сам Дженсен.
С этой мыслью решение оформилось окончательно. Джаред поднялся с дивана и тихо, как в самую первую ночь, прошёл через комнату в спальню. Дженсен лежал на своей половине кровати и не спал, напряжённо глядя на дверь. Когда Джаред открыл её и шагнул внутрь, Дженсен беззвучно выдохнул, но не двинулся с места. Джаред подошёл к кровати и забрался к Дженсену под одеяло, осторожно обвив рукой его пояс и вжимаясь всем телом ему в бок. Ноги у него были как ледышки, и он зябко потёрся ими об ноги Дженсена, такие же холодные, как его собственные. Дженсен с минуту лежал неподвижно, потом чуть-чуть пошевелился, обмякая, и неуверенно накрыл ладонью его плечо. Мне не страшно, думал Джаред, закрыв глаза и прижимаясь губами к коже Дженсена прямо над его быстро и тяжело колотящимся сердцем. Мне не страшно. Не страшно. Нет.

Утром он проснулся первым и приготовил яичницу с беконом - болтушку, обжаренную с двух сторон, так, как Дженсен любил. Услышав скрип двери и шаги за спиной, он обернулся и слегка улыбнулся через плечо - не слишком сияюще, чтобы от этого не отдавало фальшью, но так, чтобы Дженсен заметил. За завтраком он несколько раз подливал Дженсену кофе, спрашивая, не добавить ли ещё сахару или сливок. Дженсен смотрел на него запавшими глазами в тёмных ободках синяков. Кажется, он не мог поверить, что Джаред остался.
- Интересно, уволили ли меня с работы, - задумчиво проговорил Джаред, когда в его голове вдруг всплыла мысль о брошенном снаружи велосипеде. - Я вчера сбежал оттуда, и сегодня уже опоздал... Позвонить, что ли, чтобы напрасно не ехать.
- Джаред...
Голос Дженсена звучал так слабо, словно он был тяжело болен. Джаред поднял глаза.
- Ты... ты, наверно, не понял... я не могу. Тебе на самом деле лучше уйти.
- А тебе лучше заткнуться и пить свой грёбаный кофе, - прорычал Джаред, и Дженсен заткнулся, и допил. Потом он пошёл в душ и пробыл там минут тридцать, а когда вышел и стал одевать свою полицейскую форму, Джаред подошёл и вынул галстук из его неуклюже заплетающихся пальцев.
- Дай сюда, - сказал он, загибая петлю. - Я как-то раз спал с мужиком, баллотировавшимся в сенат. Он научил меня завязывать галстук, его это заводило.
Он говорил о сексе, как о чём-то совершенно будничном - так, как перед тем говорил о работе. Они ещё не касались друг друга так и не целовались с тех пор, как... словом, давно; и ни один из них не сделал сейчас такой попытки, потому что оба чувствовали её неуместность. Они молча стояли посреди гостиной рядом, почти соприкасаясь бёдрами, пока Джаред неторопливо и аккуратно повязывал Дженсену галстук. Дженсен стоял с опущенной головой, ожидая, пока он закончит. Джаред осмотрел свою работу, поправил узел и вдруг почувствовал почти неудержимое желание поцеловать Дженсена в уголок рта, потрогать языком его мягкие, чуть подрагивающие губы.
Но это желание казалось неправильным, почти преступным после всего случившегося, и Джаред, подавив его, отступил назад.
- Джаред, - начал Дженсен, - ты...
- Уверен, - оборвал его тот. - Иди. И чтоб после работы сразу домой, - добавил он тоном ревнивой жены. Дженсен кивнул.
Ни один из них не улыбнулся.
Когда Дженсен ушёл, Джаред взял свой телефон. Но вместо того, чтобы звонить на работу, он позвонил Бобу Шейви - давнему другу его отца, криминальному юристу, одному из самых известных в городе. Джаред представился, выслушал соболезнования по поводу недавней смерти родителя, поблагодарил и спросил, не мог бы Шейви устроить ему встречу с кем-нибудь из психологов-профайлеров ФБР. Шейви сказал, что ему повезло - как раз сейчас в городе есть такой специалист, приехавший на общенациональный семинар. Джаред связался с ним - федерала звали Кевин Вудхауз, - сказал, что звонит от Шейви, и Вудхауз ответил, что до трёх часов будет занят на семинаре; сможет ли Джаред подъехать в центр города к половине четвёртого?
Джаред сказал, что сможет.
Он был на перекрёстке Первой и проспекта Кеннеди в три. Открытое кафе на углу Центрального парка, где Вудхауз назначил встречу, было набито битком, и Джаред порадовался, что пришёл раньше и занял столик. Когда ровно в три тридцать возле кафе показался высокий темноволосый мужчина в идеально отутюженном дорогом костюме, Джаред привстал и махнул рукой. В парне за милю было видно фэбээровца.
Они поздоровались и пожали друг другу руки. Вудхауз блеснул на Джареда улыбкой, которая приносила его стоматологу не меньше трёх тысяч долларов в год, и, заказав лёгкий ланч, уселся на плетёном стуле, откинув непринуждённым жестом полы своего пиджака.
- Мистер Шейви сказал, вы пишете какой-то доклад для колледжа, - проговорил Вудхауз. Голос у него был глубокий и вкрадчивый, как у страхового агента. - По криминалистике?
- По криминальной психологии, - уточнил Джаред. Он включил диктофон на мобильнике, взглядом спросив у Вудхауза разрешения на запись. Тот махнул рукой. - Психология серийных убийц, страдающих шизофренией.

- Ну, юноша, на эту тему сотни томов написаны, а вы хотите, чтобы я уложился в получасовую лекцию, - засмеялся профайлер. Он был такой лощёный, ухоженный, довольный собой, что Джаред не мог сдержать удивления, глядя на него. Как можно оставаться настолько невозмутимым и благодушным, не понаслышке зная, какие страшные вещи творятся на улицах за твоей спиной?.. Вудхауз поймал его взгляд и снисходительно улыбнулся.
- Я закурю, вы не против? - спросил он и тут же достал сигареты. Предложил одну Джареду, но тот качнул головой.
- Мне не нужны совсем уж детали, так, просто общая картина. Начать хотя бы с того, почему они это делают?
- Кто, маньяки? Вы меня спрашиваете, почему они убивают?
- А что, вы не знаете?
Вудхауз пожал плечами, прикурил и откинулся на спинку стула.
- У каждого из них собственная причина, вернее, повод. То, что в криминалистике называют мотивом, но с точки зрения психологии... ведь вас интересует именно этот срез? - уточнил он, и когда Джаред кивнул, продолжил: - С точки зрения психологии всё немного сложнее. То, что сами убийцы определяют как мотив - ревность, к примеру, или расовая нетерпимость, - на самом деле лишь прикрывает истинную причину - психическое заболевание. Шизофрения, отягчённая психозом, сама по себе единственная и достаточная причина агрессии, хотя далеко не все больные шизофренией агрессивны. Если на заболевание накладывается травма или серия травм, полученных в детстве, или просто течение болезни приводит к расщеплению сознания, при котором поступки человека становятся абсолютно нелогичны и непредсказуемы - вот тогда получается взрыв, который может принять форму навязчивых, чаще всего повторяемых действий.
- То есть убийств.
- Да, как пример. Шизофреники среди серийных убийц - одни из самых опасных. Их тяжело ловить, особенно при недостатке информации о личности преступника. Чаще они попадаются потому, что совершают ошибки и недостаточно хорошо заметают следы - в отличие от, скажем, больных паранойей или маниакально-депрессивным психозом. Они неорганизованны и хуже продумывают свои преступления. Редко бывает так, что убийца-шизофреник убивает годами - обычно их ловят почти сразу.
- И что потом? - вырвалось у Джареда. Он слушал, затаив дыхание, и попытался придать лицу и голосу менее заинтересованное выражение. - Их казнят?
- Смотря в каком штате. Но обычно нет. Если медэкспертиза доказывает заболевание, уголовное наказание заменяется принудительным лечением в клинике. Но они редко выходят оттуда, слишком велик риск рецидива.
То есть арест для Дженсена - это пожизненное заключение в психушке. Джаред закусил губу.
- Разве не бывает так, что они выздоравливают? Современная медицина...
- ...не способна на чудеса, юноша. Увы, пока нет. - Официант принёс ланч, и пока Вудхауз принимал свой омлет с перепелиными яйцами и брюссельской капустой, Джаред думал, как его бесит, что это хлыщ называет его "юноша". Самому-то ещё и тридцати нет. Официант ушёл, и Вудхауз продолжил, заправляя салфетку за накрахмаленный воротник сорочки: - Современная медицина не знает средств полного излечения шизофрении. Особенно при такой тяжёлой форме, которая приводит людей к убийствам. Конечно, состояние можно улучшить - медикаменты, психотерапия, электрошок...
- Электрошок?! Я думал, его давно не используют.
- Да, во многих штатах это запрещено, но в Пенсильвании пока нет. И, если хотите знать моё профессиональное мнение, это одна из причин, почему в Пенсильвании регистрируется так мало преступлений, совершаемых душевнобольными. Вы себе ничего не закажете? Хотите, я вас угощу? - безо всякого перехода предложил он, и Джаред мотнул головой.
- Нет, спасибо, я только что пообедал. Вы что-то упоминали о психотерапии...
Они проговорили около получаса - точнее, говорил Вудхауз, а Джаред лишь изредка задавал вопросы. Главное он уже знал: Дженсен сказал ему правду. Это не лечится. И это нельзя никак контролировать, кроме как ограничив свободу больного.
- Наиболее распространённая форма - голоса, - рассказывал Вудхауз, энергично поглощая омлет и время от времени прерываясь на затяжку сигаретой. Джаред считал, что это просто мерзость - курить во время еды, но Вудхауз явно так привык. - Один или несколько голосов, звучащих снаружи или внутри головы больного, приказывают ему убивать. Также бывает бред навязчивых идей - Уэсли Морган, к примеру, считал всех проституток воплощением мирового зла и стремился очистить мир. А некоторые утверждают, будто их действиями руководит кто-то или что-то, что в моменты убийств их тело им не принадлежит. Такая форма часто сопровождается амнезией, полной или частичной, иногда потом наступает ступор, полное невладение своим телом. Все эти синдромы могут быть вместе или по отдельности, что-то слабее, что-то сильнее...
"Как будто кто-то... что-то... забирается в мои руки. Как перчатки, только не снаружи, а изнутри, понимаешь?.. и делает это мной..."
Джаред слушал, иногда кивая, иногда сглатывая, и несколько раз нервно кидал взгляд на включенный мобильник - он боялся, что Дженсен позвонит ему во время этого разговора. Федерал в конце концов заметил это.
- Вы спешите?
- Нет... то есть... да, у меня в колледже факультатив в пять. Но пара минут ещё есть. Скажите, а может быть так, что они перестают убивать? Пусть болезнь не проходит, но хотя бы прекращаются убийства?
Вудхауз, кажется, заметил надежду, звучащую в его тоне. К счастью Джареда, он явно отнёс её на счёт гипертрофированного гуманизма, свойственного многим людям в этом невинном возрасте. Он коротко усмехнулся, вынимая салфетку из-за воротничка и откладывая её на стол.
- Если бы было так, я бы в конечном итоге остался без работы. Нет, мой друг. Они не перестают убивать. Криминалистика знает буквально несколько таких случаев - самый известный из них, это, разумеется, Джек-Потрошитель, который просто исчез, прекратив убийства. Гипотез на его счёт множество, но на самом деле, если маньяк прекратил свою кровавую жатву, то это значит одно из трёх: или он умер, или уехал, или его осудили за какое-то другое преступление. Ну и, конечно, они болеют и теряют дееспособность, как и все люди, но потом восстанавливаются и снова принимаются за своё. Они убивают до тех пор, пока их не поймают.
- Пока их не поймают, - эхом откликнулся Джаред и на секунду закрыл газа. Ему надо было обдумать всё, что он услышал, но не сейчас и точно не здесь, в этом шумном открытом кафе, битком набитом людьми, рядом с этим холёным, чужим человеком. Он увидел, что фэбээровец перебирает банкноты в бумажнике, готовясь оплатить счёт, и сказал:
- Последний вопрос, мистер Вудхауз...
- Кевин, - поправил тот, поднимая на него глаза. - Зовите меня Кевин, о'кей? Я ненамного старше вас, Джаред.
- Да. - Он лихорадочно пытался поймать мысль, которая пришла ему только что и казалась ужасно важной. - Вы упоминали, что шизофрения вызывает расщепление мышления и распад личности, и, как следствие, общую деградацию. Значит ли это, что те люди, о которых мы говорим... что они неспособны творить? Создавать что-то прекрасное?
Вудхауз выгнул бровь, сунув в рот следующую сигарету.
- Ну, Джаред, у них своё представление о прекрасном. Росписи кровью, орнаменты из кишок...
- Нет, нет. Просто красивое, такое, что могут оценить обычные люди. Стихи, картины, скульптуры... макеты зданий...
Вудхауз пристально посмотрел на него. Джаред прикусил язык. Чёрт, ну как у него сорвалось про эти макеты? Он же говорит с профи, надо следить за словами...
- Это не такой простой вопрос, - сказал Вудхауз медленнее и не так самоуверенно, как прежде. - Некоторые больные действительно проявляют креативность не только в том, что они считают "искусством убийства", но и в более общепринятых сферах. У Мелвина Уоша, задушившего двадцать человек, дома была целая картинная галерея... Но, понимаете, Джаред, настоящая природа любого творчества - это сублимация. Вы, я, любой нормальные человек - мы творим, потому что пытаемся дать выход энергии, бурлящей в нас. Творчество - апогей человечности, потому что оно выражает нашу способность превращать свои животные потребности и инстинкты в нечто такое, что несёт в себе гармонию и красоту. Серийный убийца, шизофреник, просто не способен воплотить такую концепцию даже бессознательно. Ему нет нужды перерабатывать эту бурлящую энергию в творчество - он просто даёт ей выход так, как она есть, в насилии, жестокости, гневе. Можно сказать, что у таких людей отсутствуют защитные механизмы, позволяющие нам с вами сохранить адекватность и социализироваться, заводить семьи, строить отношения... А психика без защиты - это водородная бомба. Поэтому ответ на ваш вопрос - скорее нет, чем да. Серийные убийцы не способны творить, потому что если бы они были на это способны, они бы не убивали. А если они и производят что-то, как тот же Уош, то оно всегда несёт на себе отпечаток их безумия. Вы никогда не спутаете картину, написанную шизофреником, с картиной, созданным психически здоровым человеком.
Джаред кивнул. Он чувствовал себя так, словно огромная тяжесть свалилась с его плеч, так что даже дышалось легко - впервые за последние дни. Должно быть, это выражение облегчения и почти что радости преобразило его лицо, потому что Вудхауз приостановился вдруг и улыбнулся ему.
- Что ж, вижу, эта информация была вам полезна. - И, когда Джаред заверил его, что очень полезна, Вудхауз добавил: - У меня есть с собой несколько книг как раз на эту тему. Когда ваш доклад? Я остановился в отеле тут неподалёку. Можем продолжить разговор там. Что скажете, Джаред?
Его рука с тяжёлым "Ролексом" на запястье лежала на столике в нескольких дюймах от руки Джареда. Достаточно близко, чтобы дотронуться, не отнимая ладонь от стола, но не настолько близко, чтобы это можно было счесть приставанием. Пока ещё нет.
- Да ладно, - Вудхауз обнажил свои ослепительно белые зубы, и Джаред опять подумал про то, как здорово живётся его стоматологу. - О чём ты думал, когда шёл на встречу с профайлером? Я же тебя насквозь вижу. Кстати, на каком именно факультете ты учишься? Кто твой декан? Я много кого здесь знаю - мог бы за тебя замолвить словечко...
Обручальное кольцо на его пальце поблескивало в солнечных лучах. Джаред улыбнулся, забрал со стола мобильник и встал.

URL

Второй, не менее важной, проблемой была необходимость предотвратить новые нападения Дженсена на женщин. Джаред так понял из своих осторожных расспросов, что жертвами всегда становились женщины - почему, Дженсен не объяснил. Он вообще очень мало и сжато говорил на эту тему, и Джаред, видя, каких неимоверных усилий ему это стоило, боялся давить на него ещё больше. Решить эту проблему оказалось неожиданно просто: Джареду всего лишь надо было не выпускать Дженсена из виду и всегда знать, где он находится. Он взял с Дженсена слово, что из дома он сразу будет идти на работу, а после работы - сразу домой; за продуктами Джаред теперь бегал сам. Кроме того, Дженсен должен был каждый час отправлять ему SMS о том, что с ним всё в порядке - Джаред предпочёл бы звонки, но Дженсен ненавидел говорить по телефону, и Джареду пришлось пойти на уступку. Всё это немного походило на домашний арест, но как ещё ограничить Дженсена, не прибегая к помощи властей, Джаред просто не знал. Со временем он обнаружил ещё одну вещь, укрепившую его в намерении держать Дженсена на коротком поводке: находясь рядом с ним, Дженсен расслаблялся и успокаивался. Нападать на людей ему приходилось всегда в состоянии сильнейшего напряжения: он как-то сказал Джареду, что может просто идти по улице и не чувствовать совсем ничего (это означало, что ему на самом деле очень, очень хреново), и это "совсем ничего" в какой-то момент становится таким сильным, что его сознание отключается, а когда он приходит в себя, то видит свои руки, наносящие удары, или уже мёртвое тело в луже крови перед собой. Какими эмоциями сопровождается это "пробуждение", Дженсен не уточнял, а Джаред, опять-таки, не решался расспрашивать. Дженсен всегда открывался ему до какого-то предела, с каждой неделей всё сильнее, но потом вдруг, внезапно, посреди разговора замыкался снова, и из него нельзя было вытянуть больше ни слова на ту тему, которую они перед тем обсуждали.
Собственно, это была третья сторона "проблемы Дженсена". Самая большая и самая главная. Как сказал Кевин Вудхауз, любой мотив убийцы-психопата - не мотив на самом деле, а только повод.
Главной проблемой и истоком всех прочих проблем Дженсена была его шизофрения.
Пока Дженсен был на работе, Джаред часами просиживал в интернет-кафе и в библиотеках, читая всё, что только мог отыскать об этой болезни. Несколько книг и распечаток он даже принёс домой и читал украдкой, когда ему не спалось ночами - что бывало довольно часто. Он сам не знал, что именно ищет - какая-то часть его отчаянно и нелепо надеялась, что всё-таки существует лекарство, избавление, живая вода - он не знал, что, но хоть что-нибудь, чем Дженсена можно вылечить. Книги полнились описаниями десятков методов терапии и сотен названий медикаментов, которых Джаред не мог даже выговорить, не то что запомнить, но ни одно из них не имело репутацию панацеи. Впрочем, почти во всех книгах подчёркивалось, что постоянное употребление лекарств при тяжёлых формах (а у Дженсена, без сомнения, всё было очень и очень запущено) является необходимым условием; что без этого никак. Но Дженсен не пил никаких таблеток - иначе бы Джаред заметил. Купить без рецепта их было нельзя, а если бы даже и можно, Джаред всё равно не рискнул бы заниматься самолечением - ведь от таких экспериментов Дженсену могло стать только хуже.
Хотя иногда Джаред думал, что куда уж хуже. И, как уже бывало прежде, жизнь лишний раз наглядно показывала ему, что всегда есть куда.
Когда Джаред только начинал понимать, во что вляпался, он не сознавал ещё всей глубины и сложности того положения, в которое ставит себя, решив остаться с Дженсеном. Тогда ему казалось, что самое страшное - то, что Дженсен убивает людей, и, в сущности, в любой момент может убить самого Джареда; это было тем более вероятно, что свои приступы агрессивного помешательства он совершенно не контролировал. Но даже если бы этого не было, сама по себе жизнь с человеком, страдающим шизофренией, была очень нелегка. Его замкнутость, непредсказуемость реакций и настроений, которые он подавлял так тщательно, что большую часть времени казался бесстрастным; его постоянная настороженность и неловкость; негибкость его привычек и предпочтений, доходящая иногда до ослиного упрямства; и его полная беспомощность во всём, что касалось инициативы в построении отношений - всё это было ох как непросто терпеть. Кроме того, Дженсен врал, причём так непродуманно и неуклюже, что во вранье не было никакого смысла. Было просто чудом, что его до сих пор не арестовали. Даже то, как он пытался скрыть от Джареда место своей работы - переодеваясь в форму в лифте; или то, как забыл снять ценник с только что купленной в целях маскировки одежды; и то, что он снял плащ, убивая одну из жертв, но забыл после убийства счистить кровь с рук - всё это было настолько в характере его безумия, настолько явственно отражало его рассеянную, наивную скрытность, что Джаред поражался непрофессионализму копов, которые до сих пор его не поймали.
Джаред не понимал теперь, как мог не догадаться раньше, и ещё меньше понимал, как могут не догадываться те, рядом с кем Дженсен живёт, работает, ходит по магазинам каждый Божий день. Энн Брокли говорила, правда, что он "немного чудаковатый" - но она явно не сознавало всей силы этого преуменьшения до той минуты, когда Дженсен всадил ей нож под левую грудь. Самое страшное было то, что, если не знать, со стороны действительно можно было ничего не заметить: ну, просто чуть-чуть нелюдимый парень, неразговорчивый, тихий, явно себе на уме, но в сущности безобидный. Возможно, свою роль играло и то, что Дженсен был очень хорош собой - трудно поверить, что зло и безумие может таиться внутри красивого человека. Конечно, вся история мира и все искусства предоставляют множество примеров того, как красивое снаружи оказывалось отвратительным внутри - это один из мощнейших человеческих архетипов, положенных в основу множества мифов. Но всё дело было в том, что Дженсен не был отвратителен внутри. Отвратительной была его болезнь, но не он сам. Внутри у него была красота - исстрадавшаяся пленница в тесной железной клетке, безъязыкая, слепая, глухая; всё, что было у неё - это руки и искорка света, тлевшая в окружающей темноте. И эта частичка Дженсена, эта искра жизни, теплившаяся в его больном рассудке, пыталась творить, хотела любви и мучилась стыдом и ненавистью к той клетке, в которой была заключена до конца своих дней.
Эта искра - именно она, а не тупое стремление убивать - заставила Дженсена помочь Джареду и приютить его в самом начале их отношений. И из этой искры рождались его макеты. Сперва они восхищали Джареда, потом, когда он понял, кто такой Дженсен - пугали до дрожи в кишках. Теперь, когда он вновь переменил своё отношение к Дженсену, он присмотрелся к ним повнимательнее, потому что они и были сам Дженсен, в большей степени, чем что-либо ещё.

- Тише, тише, - умолял Джаред, проклиная себя за то, что ляпнул такое. - Конечно, ты туда не вернёшься. Просто ты сказал, что лёг туда добровольно, и я...
- Я не знал, что они делают. Я тогда не знал, что они делают. Если бы я знал... если бы я знал... если бы я знал...
Его как будто закоротило, он повторял одну и ту же фразу снова и снова. Это было так ужасно, что у Джареда затряслись ноги. Он бросился к Дженсену, обхватил его за голые плечи руками, задвигал ладонями по его бицепсам. Они были напряжены до окаменелости, словно их свело судорогой, и холодны, как лёд.
- Всё хорошо, - бормотал Джаред. - Я с тобой. Я здесь. Ну же, Джен, посмотри на меня. Вот так, всё хорошо. Ты никуда не поедешь, останешься здесь. И я останусь. Давай сейчас поедим, обедать пора. Ну, посмотри на меня, Джен, посмотри, ну пожалуйста...
Он шептал и шептал, гладя Дженсена по плечам, по груди, по шее, по лицу. Дженсен стоял неподвижно, оцепенев, как в ту ночь, когда Джаред предотвратил очередное убийство. И Джаред сам не заметил, когда поглаживания и сбивчивый шепот перешли в поцелуи, в прерывистое дыхание, обжигавшее кожу. Дженсен был как будто заледенелый, и Джаред просто не знал, как ещё его отогреть. Он потёрся об Дженсена пахом - у него в штанах было вяло, и у Дженсена тоже, но движение продиктовало ему инстинктом, и Джаред сделал это, а потом, обхватив лицо Дженсена обеими руками, поцеловал, пытаясь разомкнуть языком его холодные неподвижные губы. Это было как целовать мертвеца, и Джаред беззвучно заплакал, мысленно проклиная себя и прося у Дженсена прощения: нет, нет, я никогда тебя им не отдам, не отпущу, никто больше не сделает тебе больно, и ты никому не сделаешь больно, всё наладится, всё будет хорошо... Он шептал и целовал Дженсена, и наконец почувствовал, как кататония спадает. Дженсен обмяк достаточно, чтобы Джаред смог усадить его на диван. С неистовой силой, подкреплённой отчаянием, чувствуя себя чуть ли не некрофилом, он вытянул безвольное тело Дженсена на диване и принялся покрывать поцелуями, с головы до пят, ни на миг не переставая поглаживать его кожу. Дженсен слегка шевельнулся под ним, когда Джаред дошёл до бёдер, и Джаред удвоил усилия. Ещё немного - и Дженсен еле слышно застонал, двигаясь всё сильнее, пытаясь нашарить рукой голову Джареда. Джаред ткнулся макушкой ему в ладонь, и Дженсен сжал его волосы, потянув на себя. Джаред поддался его движению и поднялся выше, его рот оказался на уровне гениталий Дженсена, уже наполовину затвердевших. Джаред набросился на них и всосал с такой силой, что у него запали щёки. Слёзы брызнули у него из глаз - он не знал, почему, только чувствовал, как неистово нарастает желание, в котором муки и страдания было, наверное, больше в тот миг, чем любви. Плёнка, натянувшаяся между ними, лопнула; Джаред снова мог утолять с Дженсеном жажду, которой полнилось его тело, давая одновременно Дженсену то, в чём нуждался сам. Близость, тепло человеческих прикосновений, чувство доверия, настолько полного, что оно было сильнее животного страха перед безумием - это было общее у них, одно на двоих, и они потянулись друг к другу, одновременно ощутив, что больше не могут без всего этого обходиться. Дженсен кончил Джареду в рот и сразу же стал твердеть снова - он ведь тоже долго обходился без секса и, как подозревал Джаред, даже не дрочил, так что сейчас ему приходилось несладко.
Джаред взглянул ему в глаза - они опять были живыми и знакомыми, и опять просили. Не давая ни ему, ни себе времени на раздумья, Джаред торопливо выпутался из штанов и уселся на Дженсене сверху, пристраивая его член к своему заднему проходу, направляя рукой. Они впервые делали это без презерватива, и это было неправильного, плохо - Джаред долгое время вёл беспорядочную половую жизнь, и хотя всегда предохранялся, всё же не мог быть уверен в себе на все сто процентов, и ещё меньше мог быть уверен в Дженсене. Но было уже поздно: Дженсен толкнулся в него жаркими, длинным движением, и Джаред, чувствуя, как содрогаются мышцы на бёдрах, насадил себя на него на всю глубину, ощутив ягодицами бархатистость Дженсеновых яичек. И это было так полно, так тесно, так близко, что всё остальное больше не имело значения. В конце концов, один из них каждый день мог умереть от руки другого, после чего этот другой мог оказаться в тюрьме или окончательно сойти с ума. Им нечего было терять; или они думали, что нечего, неистово трахаясь посреди гостиной, залитой ярким светом летнего солнца.
Когда мучительное, слишком долго сдерживаемое желание у обоих иссякло, Джаред повалился Дженсену на грудь, обвив рукам его скользкие от пота плечи. Дженсен тоже обнял его, и за одно это движение Джаред отдал бы целый год непрерывного роскошного траха. Он вернулся. Дженсен опять был с ним, тёплый, живой. И Джаред понял, что не должен больше его отпускать, позволять ему уходить так далеко; никогда.
- Прости, - хрипло сказал Дженсен. Джаред мотнул головой, развозя щекой пот и сперму по его груди.
- Проехали, - сказал он так же хрипло, чувствуя тепло солнца на своей обнажённой спине.

Решение позвонить Мэган пришло спонтанно. Джаред не вспоминал о ней несколько месяцев - та жизнь, которую он оставил, переступив порош Дженсеновой квартиры, казалась далёкой и подёрнутой дымкой. Однако новая жизнь, та, что пришла взамен, была для Джареда всё-таки чересчур тяжела. У него по-прежнему не было друзей, но именно сейчас он как никогда в них нуждался - нуждался в ком-то, кому можно было бы выговориться, и если не попросить совета, то хотя бы облегчить душу. Он не осознавал всего этого - просто однажды, в очередной раз сидя дома в ожидании очередной SMS от Дженсена, взял трубку и по памяти набрал номер своей сводной сестры.
Когда она ответила. он услыхал на фоне какой-то шум - наверное, она шла по улице.
- Мэган? - спросил Джаред, невольно повысив голос. Она прокричала в ответ, так. что он невольно отнял трубку от уха:
- Да! Кто это? Ничего не слышу, я возле фонтана! Кто говорит?
- Это Джаред.
- Кто?
- Джаред! - заорал он изо всех сил, и несколько секунд не слышал ничего, кроме бурлящего гула в наушнике.
Потом гул отдалился и немного утих, и Мэган переспросила:
- Джаред?! Господи, это ты?
- Я.
- Джаред! Ну что же ты так пропал, я уже не знала, что думать, всех твоих друзей обзвонила!
Всех его друзей? Немного это времени заняло, наверное.
- Мэгс, ты занята сейчас? Мы можем встретиться?
- Да, конечно, можем! У меня как раз выдались свободные полдня, я в Центральном Парке. У тебя всё в порядке?
И что он должен был на это ответить?
Джаред сказал:
- Я буду через двадцать минут. Возле фонтана, да? Дождись... пожалуйста.
Он был на месте спустя четверть часа.
Фонтан звенел и стучал, роняя россыпи капель на изумрудную траву. Вокруг фонтана рядами стояли скамейки, на которых, разумеется, было негде сесть: студенты, парочки, мамаши с детьми, выбежавшие на ланч клерки - все пытались урвать глоток благословенной прохлады в знойный июльский день. Некоторые девушки и парни снимали обувь и садились прямо на бортик, полоща ноги в просторном бассейне, усыпанном цветным гравием и монетками, которые в фонтан кидали на счастье.
Мэган была там, и замахала Джареду, увидев его ещё издалека. Она поменяла причёску: постриглась и осветлила волосы, и ветер бросал чёлку ей на глаза.
- Привет! Ох, как здорово тебя видеть! - воскликнула она, когда он подошёл, и, запрыгнув на бортик босыми ногами, повисла у Джареда на шее. Бортик был высокий, но всё равно, даже стоя на нём, Мэган была ростом ниже, чем Джаред. Он невольно улыбнулся и заправил ей светлую прядку за ухо.
- Хорошо выглядишь, - сказал он, чувствуя к ней нежность, которой не испытывал уже давно. - Причёска тебе идёт.
Мэган порозовела от удовольствия и заправила прядку с другой стороны.
- А ты похудел. И бледный такой... ты совсем не загораешь? Садись, я тебе тут место заняла.
Она стащила свою сумочку с влажного камня, и Джаред, тоже разувшись, сел, спустив ступни в журчащую холодную воду. Вода приятно обжигала, солнечные лучи ласкали лицо, и он вдруг почувствовал себя так хорошо, как давно не чувствовал.